Оригинал взят у
"11-числа я была второй раз у Ксении Александровны. Маха прямо провела меня к княжне Ирине Александровне. Это была высокая, очень худая девочка 15-ти лет. Обращали на себя внимание красивые глаза и правильные черты лица. Но, в общем, во всей ней чувствовался какой-то излом, что-то нездоровое; она страшно конфузилась, стеснялась, краснела. Однако, Махе и мне удалось втянуть ее в разговор об ее поездке в Италию, она показала мне многие гравюры и снимки с лучших картин. Она абсолютно не владела плавной, связной речью, запиналась, точно искала слова.
В первые дни я была прямо потрясена поведением Ирины Александровны. Имея инструкции Махи, я в первый же день за завтраком спросила ее, как она хочет провести два часа своего отдыха: хочет ли гулять в саду, кататься в экипаже, бегать на коньках. Мне показалось естественным исполнить ее желание в этом отношении. «Пойдемте гулять в сад» - получила я ответ. Оделись, вышли. Сад невелик, при дворце, весь, конечно, огорожен. Только что мы вошли в него, Ирина Алексанлровна бросилась вперед, встала лицом близко к дереву и начала точно что-то рассматривать. Удивленная этим, я подошла к ней и, ничего не видя, спросила, что это значит. «Я хочу так стоять и молчать», - угрюмо исподлобья ответила она мне. Я решила выдержать и, отойдя, стала медленно ходить по аллее, не теряя ее из виду. Так продолжалось час. Затем, подойдя к ней, я сказала: "Довольно, пойдемте домой" - и увела ее из сада.
Программа дня была следующая: с 8:30 до 12:30 - уроки, завтрак с родителями или братьями, прогулка, чай, два часа занятий преимущественно рисованием и музыкой, обед с родителями, приготовление уроков и в 10 часов - спать. Отличительной чертой Ирины Александровны была леность. Её нужно всегда тащить учить уроки, и, несмотря на то, что она была умная и способная девочка, в ней, отсутствовал стыд, самолюбие, любознательность. Она, так же как почти все они, была пропитана сознанием собственного превосходства над всеми, без всяких знаний, и чувствовалось, что никто никогда не говорил ей правды. Она держалась со мной волчонком, упрямым, злым.
Не раз она хотела вывести меня из себя, позлить, сделать неприятное. Неожиданно вскочит и крикнет: "Иду на минутку к papa или maman", - убежит куда-то, где мне нельзя появляться без специального вызова, и провалится на час-два. Позднее узнаю, что она сидела одна в ванной отца и читала какой-нибудь запрещенный ей английский роман.
Подумав несколько раз обо всем, что меня мучило в новом моем положении, я решила сделать последнюю попытку - поговорить с самой Ириной Александровной. Наша беседа продолжалась долго, больше двух часов. Вот, вкратце, что было сказано. Она молода, способна и, имея все блага земные, все возможности учиться, расти духовно, имея возможности интересно заполнить время, - она скучает, не знает, что делать, полна какими-то глупыми шалостями и капризами, дразня близких, не любя никого. На днях я переговорю с ее матерью и уезжаю в Москву. Она несколько раз менялась в лице и, когда я окончила, тихо сказала: "Прошу вас, не делайте этого. Я постараюсь измениться и буду вас слушаться."
Найдя ее прогулки скучными, я попросила Ксению Александровну позволить нам гулять по улицам, а в случае усталости брать извозчиков, на что получила согласие. И мы начали с ней гулять, делать мелкие, покупки, наслаждаться дивным видом набережной Невы и самой красавицей Невой.
Мать безалаберно давала ей деньги: вдруг даст ей 200 руб. и даже больше: Ирина Александровна сразу просила купить ей ее любимый земляничный торт в известной кондитерской Иванова и готова была уплетать его чуть ли не сразу. Я , разумеется, положила этому конец и стала давать ей ежемесячно 25 руб. c полным отчетом в расходах, чтобы приучить ее хоть к маленькому счету и экономии. Перед днями рождений и днями ангела в семье она стала покупать подарки, сама выбирая их. Однажды, обойдя магазины Гостинного двора, она увидела старушку с внучкой, которая что-то соображала, имею в виду три рубля. «Ты не можешь все купить – мало денег. – твердила бабушка – нужно отказаться от куклы и купить братцу книжку.» Лицо девочки вытягивалось… Я делала вид, что выбираю вещи, но украдкой наблюдала… Ирина Александровна быстро вынула 10 рублей золотом и так же быстро сунула в руки девочки, выбежав из магазина. Я последовала за ней и тихо сказала ей: «Молодец!» А затем стала оживленно рисовать картину радости этой девочки: ведь, в сущности, эти 10 рублей для Ирины были ничто, а в жизни ребенка будут одним из светлых происшествий, которое она никогда не забудет.
19 февраля я, наконец, побывала в Царском Селе. Во дворце, скинув внизу шубы, мы по винтовой лестнице поднялись в апартаменты детей. Старшая, Ольга Николаевна имела что-то общее с отцом. Это была высокая цветущая девушка; ее манеры, улыбка, обращение привлекали вас к ней. Способная и умная девушка, она была любознательна, любила читать, учиться, интересовалась всем. Татьяна Николаевна была чем-то неуловимым похожа на Ирину Александровну. Третья, Марья Николаевна, самая неразвитая из них, была очень красива: белокурая, с черными бровями, точно нарисованными, с синими дивными глазами, была для своих лет высока ростом, все предвещало в ней редкую красавицу в будущем. Младшая, Анастасия Николаевна, самая развитая из девочек, была умна, наблюдательна и лицом напоминала мать-царицу. Наследник, еще ребенок, удивительно красивый мальчик, избалованный всеми, был весь словно точеный по правильности своих черт, он гордо, прямо носил свою головку, в которой чувствовался характер, ум и сознание "своей воли".
Занятия шли как-то вяло. Ирина Александровна только и думала, как бы увильнуть от работы. Заставить ее учить по вечерам уроки была целая мука. Кроме того, ранее вставание действовало на нее очень плохо, а вечером уложить ее спать в 10 часов было трудно. Я дала ей возмножность больше читать, что она любила. Много с ней гуляла пешком по Петербургу, знакомя ее со столицей.
Особенно не по душе мне было преподавание искусств. Учительница музыки, старушка, которая давала уроки еще самой Ксении Александровне, совсем не понимала своей задачи: она заставляла Ирину выучивать какую-нибудь вещь не по ее силам и принуждала по тактам долбить бесконечно долго каждую музыкальную фразу. От этого всякая охота к музыке была отбита у ученицы, у которой вообще к ней не было способностей. Позднее я заменила ее другою, которая заставляла ученицу главным образом играть с листа, и вскоре Ирина стала недурно играть легкие вещицы. Ее музыка была только «для себя» и приносила ей некоторое удовольствие.
Учитель рисования заставлял ее рисовать лишь с рисунков; ничего – с натуры, ничего –живого, интересного. Я пригласила учителя, который занимался с дочерью тети Наташи, и он сразу е сумел увлечь Ирину Александровну, начавшую делать большие успехи, так как она любила рисовать и была способна к живописи.
6-го мая нам объявили, что 7-го числа в определенный час мы должны быть на вокзале и ехать в Гатчину вместе с императрицей Марией Федоровной. Ирина, получив приказ бабушки ехать в Гатчину, буквально стала кататься на большом диване, охать, стонать и со слезами восклицать: "Какой ужас! Какая скука! И как вы можете оставаться спокойной?" - говорила она мне. В начале июня у Ирины Александровны были домашние экзамены. Вернулись родители, и при них, при мне и преподавателях она отвечала по всему пройденному курсу. Должна признаться, что это она серьезно сама засела за книги, и так как была способна, то все вызубрила. 15 июня вся великокняжеская семья и многочисленная прислуга уехали за границу.
В начале сентября Ирина Александровна должна была прибыть в Крым, в Ай-Тодор, имение отца. Кажется, с месяц Ирина Александровна и мальчики не учились, и мы все вместе проводили время. Очень часто с утра мы предпринимали большую прогулку пешком, то в горы, то по берегу моря. В назначенный час и в определенное место являлась повозка с провизией и все мы стряпали кто что умел, устроив костер, который разводили сами. После еды устраивали разные игры: дети и мы, воспитатели, бегали от души, веселились. Усталые, но поздно возвращались домой. Иногда же ездили в экипажах, а кто и верхом, осматривать какое-либо красивое место. Помню, ездили в Ореанду, откуда открывалось "окно" на Ялту. Кажется, не оторвалась бы от этой картины. Перед домом на площадке, мы все играли в лапту, городки, крокет и пр. Скоро прибыла в Ливадию царская семья, и почти ежедневно все дети стали приезжать к нам и принимать участие в нашей жизни. Всем было очень весело. Ирина Александровна с гордостью говорила кузинам: Все к нам, да к нам! Хоть бы раз позвали меня с графиней к себе!" Но это было конечно не так. Мы тоже ездили в Ливадию.
До половины октября, то есть до возвращения Ксении Александровны с мужем, жизнь текла правильно, тихо. У Ирины Александровны начались уроки лишь по русскому языку и литературе, но их было сравнительно немного. По вечерам, после обеда иногда затевались игры в зале, но мальчики рано ложились спать, а Ирина Александровна уходила к себе, где в классной комнате она рисовала, работала, а я читала вслух. Эти вечера нам обеим были очень приятны. Все вещи, сработанные ею, мы хранили для какого-нибудь благотворительного базара, и должна сказать, что она работала с увлечением. Мы прочли "Дворянское гнездо", рассказы из "Записок охотника", "Войну и мир" Толстого, "Сергея Горбатова" Вс. Соловьева и многое другое.
Вскоре, помню, назначена была охота между Ай-Тодором и Ливадией, выше верхнего шоссе. Собралось много народу. Был царь с двумя дочерьми, а также высшими офицерами "Штандарта". Присутствовали князь Юсупов с женой, московский губернатор Джунковский и многие другие. Нас всех разделили на номера, где мы и стояли. Помнится, государь убил зайца и лисицу, другие также кого-то.
Только что завтрак начался, пошла самая настоящая пальба… фруктами. Я сидела через одного около Александра Михайловича. В него, в Георгия Михайловича и в других полетели яблоки, груши, кисти винограда, который расплющивался, оставляя всюду сок, следы… Что-то было дикое во всем этом. Все это затеяла Ксения Александровна, и было подхвачено княжнами, Ириной Александровной и мальчиками. Все смеялись во все горло, когда брошенный фрукт попадал в кого-нибудь, сидевшего на другом конце стола. Я ничего не могла сделать с Ириной Александровной, так как она делала то, что делала мать.
3 ноября исполнялось совершеннолетие великой княжны Ольги Николаевны. Ей минуло 16 лет. Мне хотелось подарить ей какой-нибудь пустяк, и я заказала одному художнику (Пьяновскому) художественную в русском стиле рамку. Накануне я отдала ее Софье Ивановне с просьбой положить среди других подарков на стол новорожденной. В царской семье не дарили вещей из рук в руки, как обыкновенно это делается, а убирали подарками стол с записками, от кого они, и стол вносился ночью в ближайшую к спальне комнату. На следующий день ми приехали к обеду, который состоялся в большой белой зале Ливадийского дворца. Все время играл оркестр. После обеда начался бал. Приехала делегация, с командиром во главе, от того полка, шефом которого состояла Ольга Николаевна. Она много танцевала с офицерами своего полка, а с командиром - мазурку. Меня она очень горячо поблагодарила за рамку: "Я сейчас же вставила в нее мой любимый портрет папы, и он всегда будет стоять на моем письменном столе".
Несколько дней спустя вдруг влетает Ирина Александровна с передернутым лицом и с громким плачем бросается на мою постель. Испуганная, я быстро подошла к нй с вопросом, что случилось. Она долго рыдала, наконец она подняла голову, посмотрела на меня искоса и проговорила: "Приехал мистер Фэн, друг maman". Боже, до чего я была наивна!Допустить, чтобы у родной сестры царя, у матери многочисленного семейства был открытый любовник! Чтобы она могла принимать его в своей семье! Ему отвели помещение в комнате старших мальчиков, и с нашей террасы можно было видеть, как великая княгиня в пеньюаре ходила к нему по утрам пить кофе.
Софья Дмитриевна критиковала Ксению Александровну. Затем она рассказала, что великий князь давно изменил жене и сошелся с богатейшей американкой, госпожой Воботан. Ксения Александровна очень остро переносила измену мужа, который умело и хитро подсунул ей мистера Фэна, родственника Воботанов. Но князь умен и осторожен, встречается с госпожой Воботан так, что дети ничего не замечают, а жену выставляет с Фэном напоказ, на посмешище.
Вечера в Ай-Тодоре стали невыносимыми. Великий князь удалялся в свой кабинет, Ксения Александровна занималась своими альбомами, а мы были предоставлены самим себе.
Иногда Ирина Александровна ездила в театр. Для этого нужно было предупредить администрацию театра, что мы будем: подъезжали к особенному подъезду и входили в нижнюю левую, литерную ложу. Отношения с Ириной Александровной у меня устанавливались все лучше и лучше.
Многое удивляло меня в ее жизни. Часто мне казалось, что она была заброшена своими родителями. Редко-редко они заглядывали к ней, и то на минуту. Она же ходила к ним в определенное время и тоже на очень короткое время. Никакой близости между матерью и дочерью. Еще чувствовалось что-то близкое между ею и отцом, но и он ни разу ни о чем не спросил меня о ней. Ее ни тянуло ни к кому. По вечерам я звала ее проведать младшего брата и мисс Костер, которая с рождения была при ней.
Вскоре Ксения Александровна с мужем уехали в Париж. Мы остались одни и прекрасно зажили с Ириной Александровной. Очень часто у нас бывала Саша Лейхтенбергская, и мы много выезжали вместе. Ирина Александровна сходилась все более и более с ней, испытывая на себе ее благотворное влияние.
Феликс Юсупов часто встречался зимой с Ириной Александровной и явно стал выделять ее. Я видела, что и она не избегала его, и это меня иногда тревожило. Ксения Александровна не вывозила дочь, ни на один вечер не ездила с ней, всегда и всюду я. Ирина Александровна так стала близка со мной, что часто открывала мне свои думы и мечты. Доложить об этом матери я считала преждевременным и ненужным, но узнав, что она с мужем надолго уезжают за границу, и не желая брать всю ответственность на себя, я перед их отъездом впервые просила великого князя выслушать меня.
Он тотчас же пригласил меня в свой кабинет. Я передала ему мое впечатление об отношении Феликса к Ирине и спросила, как я без них должна действовать. Он очень заинтересовался моим рассказом и стал подробно расспрашивать, а затем сказал, что считает брак между ними вполне допустимым: нужно лишь немного подождать ввиду крайней молодости Ирины. Просил меня, не отстраняя Феликса, следить за ними.
Когда они уехали в Париж, стала обозначаться новая опасность. В Крыму мы познакомились с ирландской семьей Стекль, очень близкой к великой княгине Марии Георгиевне. У Стекль была единственная дочь, старше Ирины на два года, звали ее Зоей. Это была страшно избалованная девушка довольно своеобразной внешности: у нее была красивая фигура, красивые глаза, но во всем какая-то грубость, полный эгоизм и самопоклонение. Мария Георгиевна пригласила их в Крым, явно желалая выгодно выдать ее замуж, и направила свои взоры на Феликса, первого жениха тогда, завидного во всех отношениях.
Мы часто встречались с Зоей в свете. В свете много говорили, что Феликс ухаживает за ней, и хотя я видела и понимала, что эти слухи преднамеренно шли от них, а не от Юсуповых, они все-таки меня тревожили. Мне не хотелось, чтобы играли Ириной Александровной: я слишком нежно ее любила, а главное жалела, чувствуя, что она, в сущности, совсем лишена забыты матери. Долго обдумывая все это, я наконец решилась на очень рискованный шаг.
Ни слова не сказав никому, я телеграфировала княгине Юсуповой, прося принять меня как-нибудь одну. Она назначила следующий день, около пяти часов дня. Когда на другой день я приехала, меня тотчас ввели в ее интимный маленький будуар. Я ей сказала, что обращаюсь к ней как к женщине и матери, как к москвичке, доверяя ей вполне и прося наш разговор навсегда оставить между нами. Она сейчас же ласково взяла мою руку и тепло сказала, что очень тронута таким доверием и дает слово исполнить мою просьбу.
Я ей описала замкнутый, тяжелый, отчасти даже изломанный характер Ирины Александровны, описала ее внутреннее отчуждение с родителями, особенно полное равнодушие к ней матери и мое горячее желание видеть ее вполне счастливой; ей нравится ее сын, который сам резко выделяет ее; упорно говорят о Зое, и если это верно, то мой долг оградить Ирину Александровну от ненужных грустных переживаний. Княгиня слушала меня очень внимательно. «Мой сын любит Ирину. Она ему одна очень нравится. О Зое не может быть и речи. Не лишайте моего сына встреч с Ириной. Пусть лучше узнают друг друга. Я и вы будем охранять их, наблюдать за ними. Прошу обращаться ко мне всегда, когда найдете нужным, так же как и я к вам. А пока горячо благодарю вас за откровенность… Как же вы любите Ирину!»