Колонка Кузьменкова
Современную языковую редукцию принято объяснять падением общего интереса к чтению. Может, оно и к лучшему: современную русскую литературу делают люди, страдающие неинкурабельной алекситимией и способные изъясняться лишь на манер есенинских персонажей – корявыми, немытыми речами.
Александр Терехов, лауреат «Большой книги» и «Нацбеста»: «Убедительно сгораемая жизнь», «девушка не выглядела запоминающе красивой» («Каменный мост»); «возненавиденного всеми», «страдающе за префекта» («Немцы»).
Эдуард Лимонов: «Ужинаем. Кашу с тушенкой» («Апология чукчей); «не хочет рассказывать о себе больше, чем назвал свое имя» («Дед»).
Ильдар Абузяров, лауреат Новой Пушкинской премии и премии Катаева: «Насладившись заключенными в янтарь богатством природы», «проходная выпускало минимальное количество продукции» («Мутабор»).
Ирина Поволоцкая, лауреат премии Белкина: «Монументальное чело с мрачным лбом», «болотистая трясина» («Пациент и гомеопат»).
Платон Беседин, неоднократный номинант «Нацбеста»: «Девственная плевра» («Школьный роман»); «забродившая компостерная яма» («Книга Греха»); «тошнит портянками» («Милосердные»).
Вас еще не тошнит портянками? Нынешняя отечественная словесность больше всего годится на роль учебного пособия – как каталог всех мыслимых лексических, грамматических и стилистических ошибок. Хотя какая там, к лешему, стилистика? – нам бы подлежащее к сказуемому толком приладить…
Англицизмы, говорите? Вражьи происки? Ну-ну. Нет у русского языка врагов страшнее, чем русские писатели, – ежедень насилуют в особо извращенной форме…
.jpg "Граммар-наци")
Лет десять назад Виктор Ерофеев констатировал: «У нас есть писатели, но нет литературы». Изящная словесность ушедшего года наилучшим образом иллюстрирует этот тезис. Бесполезно отыскивать в бумажном месиве лучшие книги – их попросту нет. Зато литературный брак в избытке, милости прошу причаститься.
Рейтинги и хит-парады обычно состоят из десяти позиций. Нарушим традицию: для полноты картины хватит и семи.
Давеча Александр Минкин прочитал лаурированную яхинскую «Зулейху» и пришел в предсказуемый ужас. Особо шокировала журналиста перловка, «сдобренная щепоткой сала»: «На щепотку сала я наткнулся в метро, и меня могли забрать в милицию за нецензурную брань в общественном месте».
Да что такое щепотка сала? – дешевка это, милый Амвросий!
Гузель Яхина явилась к читателю с мешком открытий чудных. Изловила в сибирской тайге неизвестную орнитологам синегрудую синицу. Выяснила, что елки зимой сбрасывают хвою. Депортировала крымских татар и греков в 1942-м, на два года раньше товарища Сталина (с территории, занятой вермахтом?!). В 1945-м двинула Красную Армию на Париж – маршал Жуков нервно курит. Отрихтовала ханафитский мазхаб, разрешив правоверным вскрывать захоронение. И прочая, прочая, прочая.
А рецензенты народ простой, им кто ни поп, тот и батька, – смозолили ладони в бурных, продолжительных аплодисментах. Павел Басинский: «Сильное и даже мощное произведение. Эта книга втягивает в себя, как водоворот, с первых страниц». Майя Кучерская: «Роман Гузели Яхиной – состоявшаяся профессиональная проза». Ренат Беккин: «Стоит сказать Гузели Яхиной: зур рахмат <большое спасибо – А.К.>».
«Русскому Букеру» нынче 25. За четверть века своего существования премия доказала лишь одно – правоту Грибоедова: «Чины людьми даются, а люди могут обмануться».
Эта литературная паралимпиада – явление уникальное, век воли не видать. Ну где еще, скажите на милость, сочинителю отваливают 20 штук зеленью за «продуктивный запах навоза»? Я другой такой страны не знаю. И другой такой премии – тоже.
Первый канал закончил показывать «Таинственную страсть». Что, чуваки, кинем брэк по Броду шестидесятых?
До финальных титров было еще как до Пекина, а на сериал уже сыпались упреки в антиисторизме, слабости сценарной основы и никакой актерской игре. Справедливо, да. Однако я поставил Владу Фурману +100500. Несмотря на все огрехи, ему удалось главное: портрет без хрестоматийного глянца – перманентные посиделки в ЦДЛ, безопасная кухонная фронда и добросовестный ребяческий разврат. Чем, собственно, шестидесятничество и исчерпывается.
Впрочем, ничего удивительного. Комплекс кастрации у нас давным-давно возведен в ранг государственной политики. Тому в истории мы тьму примеров слышим: от декрета ВЦИК и Совнаркома «О расторжении брака» до статьи 157 УК РФ, от романа «Цемент» до сериала «Все мужики сво…»
Все вышеозначенное служит одной и той же цели – превратить мужика в зачуханного среднеполого ублюдка, которому можно безнаказанно харкать в рожу, не позволяя при этом даже утираться. Мерин, в отличие от жеребца, не взбрыкнет.
В самом деле, какой мужик с нормальным уровнем тестостерона в крови спокойно переживет продразверстку, коллективизацию с яровизацией да повальные аресты? – пойдет в сарай за топором или полезет под стреху за обрезом. Потому такой типаж подлежал уничтожению, а союзницей советской власти стала женщина, освобожденная от патриархального рабства.
Ужас нашего городка: комсомольцы из РКСМ (б) повесили Александра Исаевича на дверях музея ГУЛАГа. В виде чучела и с а-абличительными виршами, достойными Демьяна Бедного. Как страшно жить!..
По этому случаю в России грянула очередная эпидемия солжефрении. Скромная, не в пример минувшим. По запросу «повесили чучело Солженицына» услужливый Яндекс выдает 204 тысячи результатов (для сравнения: фильм «Дуэлянт» в девять раз популярнее). Но медицинский факт налицо, – значит, пристало колумнисту высказаться.
В букеровский лонг этого года вошла «Кадын» Ирины Богатыревой – фэнтези на скифскую тему. Чуть раньше на «Нацбест» претендовало «Метро-2035» Дмитрия Глуховского – постапокалипсис, аляповато раскрашенный под социальную сатиру. Препарировать эти опусы – скучные, вялые и безграмотные – особого желания нет. Зато появление их в премиальных списках – вещь куда как симптоматичная. Прежде сиротка фантастика ютилась на задворках литпроцесса. Нынче Золушка заневестилась, гордится регулярным циклом и норовит выйти в принцессы.
Тут, вполне по Булгакову, надо бы очертить грядущие перспективы. Пофантазировать о фанатастике, уж простите дурной каламбур.
Ужасный Богомолов экранизирует «Настю» Великого и Ужасного Сорокина. Эстеты в предсказуемом восторге, общественность в панике – также предсказуемой.
