Игорь Манцов
Масскульт
Подошла дата, и в России снова носились с Александром Пушкиным, традиционно утверждая, что Пушкин «наше всё», и что прожить без него решительно невозможно.
На деле прожить без Пушкина легко. Если ты, конечно, не филолог-спекулянт, не гуманитарного замеса чиновник-спекулянт, не «грамотный», утверждающий свой статус за счёт присоски к канонизированному филологами/чиновниками высоколобому продукту.
Простому человеку Пушкин совершенно без надобности. Он не враг, конечно, но и не близкий друг. Не необходимость.
Нам нужно другое, нужна здоровая массовая культура.
Сходил на британско/канадскую кинокартину «Убойная стрижка», которую срежиссировал и в которой сыграл заглавную роль Роберт Карлайл. Это по какой-то книге, но мне исходные детали неинтересны; интересно, что на выходе.
В зале на единственном сеансе смотрел в полном одиночестве. Масскульт в полном одиночестве это и парадоксально, и показательно. А потому что всех и вся победил в России «пушкин».
Подмял и поработил.
Есть, впрочем, ещё истерический Достоевский.
В оригинале называется, конечно, не так идиотично: «Легенда о Барни Томсоне» или, что лучше и точнее, «Легенда Барни Томсона». Главный герой сам о себе рассказывает, сам про себя фантазирует. Это его версия собственной жизни, собственной психики.
Но.
Вещь хороша потому, что универсальна, нужно только научиться смотреть. Здесь «легенда» практически каждого современного «цивилизованного» человека.
Дело происходит в Глазго и, кажется, не сегодня, а несколько десятилетий тому назад. Барни Томсону 50 лет, живёт с агрессивной мамашей, давно не имел женщины, работает в мужской парихмахерской. Сначала его рабочее кресло было возле окна, теперь же оно третье от окна, то есть самое непрестижное.
Однажды начальник предлагает Барни новое место работы, и это почему-то очень смешно. Указующий палец начальника требует, чтобы Барни пересел на стул… возле раковины для помывки волос.
Оставим детали, акцентируем универсалии. Тут фильм о простаке, о его психике и его горизонте восприятия. В России такого кино не делают, ибо всё замусорено «пушкобродским». Тип сознания простака здесь вообще ни на каком уровне не учитывается. А там, у англосаксов, учитывается.
Потому, как говорится, «не спеши ты их хоронить». Они всё и вся переживут, ибо по-настоящему демократичны.
Кстати, о парикмахере как социокультурном типе. Паркмахер весьма и весьма значимая фигура, смыслообразующая. Француз Бомарше выписал своего севильского цирюльника Фигаро в качестве активного простолюдина, победительно выступившего против тупого сословного порядка. Фигаро это Революция, это прекрасный голос и острый ум социальных низов.
Кстати, если не путаю, сам Бомарше сыграл огромную роль в деле вооружения едва народившихся Соединённых Штатов Америки в их борьбе за независимость от королевской Британии. Поставлял, кажется, оружие.
И вот теперь демократический порядок много где утвердился, массовый человек расплодился, а цирюльник уже не тот бравый Фигаро, но закомплексованный туповатый чёрт, похожий, по словам начальника и клиентов «на кощея».
Издержки демократии, что поделаешь.
Но англосаксы, повторюсь, терпеливо с этим самым массовым человеком работают.
В картине следующие сквозные персонажи: парикмахер Барни Томсон, его модная властная мамаша, два конкурирующих полицейских – мужчина и женщина; наконец, некий коварный то ли приятель, то ли клиент с проволокой вместо нормальных волос на голове.
Начальника, который мелькает в самом начале фильма и обижает, Барни случайно убивает ножницами. На деле, конечно, не случайно. Начальник, как это представляется Барни, к нему несправедлив, поэтому подсознание Барни заказывает его уничтожение.
Любопытно то, что на хорошее место (у окна) взял героя 20 лет назад отец этого самого подлого начальника. Отец этот вскоре после загадочного исчезновения заколотого сына является, снова демонстрируя лояльное отношение к Барни.
Итак, итожим/анализируем.
Типичный городской обыватель, что в Глазго, что, положим, в Туле или Москве, имеет в своей башке ряд стереотипов, посредством которых «разбирается в жизни». Именно эти стереотипы картина Роберта Карлайла и предъявляет.
Стереотипы поданы в жанровом ключе, в криминальном. Ибо обыватель жанровым искусством, где преступники – «другие», как раз и воспитан.
Жизненный горизонт такого человека узок («у меня нет никаких профессиональных примочек; у меня в арсенале всего две стрижки»). Судьба его незавидна, а в неудачах виновата мама.
Постепенно выясняется, что мама, которую играет выдающаяся Эмма Томпсон, заманивает молодых мужчин в свою постель через объявления, спит с ними, потом убивает, потом расчленяет, ещё потом – рассылает части тела этих мужчин (руку, член или попу) не осведомлённым о постельных похождениях близким.
Барни нуждается в опекающей Его Несчастного фигуре отца. Вот почему он с такой теплотой говорит о папаше начальника, ведь тот когда-то пристроил его к хорошему местечку (у окна), позаботился и решил проблемы.
У самого Барни отца нет. Мать, конечно же, была шлюхой, спала со всеми подряд за незначительные деньги, отчего определить подлинного родителя теперь не представляется возможным.
В то же время один из полицейских, крупный агрессивный мужчина, не просто символизирует здесь Государство и Социум, но ещё и воплощает отрицательную функцию отцовства: сразу же начинает подозревать в убийстве директора парикмахерской и во всех прочих городских расчленёнках – именно Барни. Конкурирующая с ним женщина-полицейский видит ничтожность Барни и противится обвинениям в его адрес (мечта парикмахера о хорошей матери!), однако, «отец-полицейский» настаивает на своём.
Это кино, как, впрочем, и все англосаксонские фильмы, следует смотреть в режиме «отчёт о психике», а не в режиме «криминальный анекдот», что принято делать в России и в среде критиков, и в среде зрителей-потребителей.
Барни – образчик полностью неосознанного горожанина. В голове исключительно клише масскульта и поверхностно понятого психоанализа. Мир поэтому состоит из насилия, преступлений, опасностей и предательства (за это отвечает шантажирующий Барни приятель с проволокой вместо волос).
Мать, конечно же, виноватая в его несчастьях шлюха. Барни покорно выполняет все её указания и не спешит отселяться, видимо, для того, чтобы утверждаться в принятом на вооружение мировоззрении ежечасно.
Хороший отец - у «другого», вдобавок «плохого». Плохой отец, жёстко контролирующий, вечно подозревающий, грозящий наказанием и преследующий, конечно же, у него, несчастного.
Сограждане не хотят у Барни Томсона стричься, а если соглашаются, то лишь для того, чтобы, сблизившись и втеревшись в доверие, впоследствии предать/обмануть.
Сам Барни убивает двоих сослуживцев случайно, зато злодейка-мать делает подобное сознательно и со смаком. Не подлежит, поэтому, сомнению: его нечаянные убийства есть тень её преступлений, это наследственное!
Он ни в чём не виноват. Он не видит ничего, кроме внешнего набора событий и жанровых масскультовых схем.
Я всё время защищаю простака от бешеного отечественного барина, хотя на деле простак кошмарен. Чтобы вырваться из заколдованного круга, за пределы своего тотального непонимания, он должен увидать навязанную условность, засмеять собственные клишированные мыслительные схемы. И вот подобные картины – как раз таки помогают, способствуют, заставляют внутренне работать.
В России, повторюсь, этот социокультурный механизм совершенно не понимают. Полагают, что имеют дело с баловством. Но это не баловство, это серьёзное.
Масскульт
Подошла дата, и в России снова носились с Александром Пушкиным, традиционно утверждая, что Пушкин «наше всё», и что прожить без него решительно невозможно.
На деле прожить без Пушкина легко. Если ты, конечно, не филолог-спекулянт, не гуманитарного замеса чиновник-спекулянт, не «грамотный», утверждающий свой статус за счёт присоски к канонизированному филологами/чиновниками высоколобому продукту.
Простому человеку Пушкин совершенно без надобности. Он не враг, конечно, но и не близкий друг. Не необходимость.
Нам нужно другое, нужна здоровая массовая культура.
Сходил на британско/канадскую кинокартину «Убойная стрижка», которую срежиссировал и в которой сыграл заглавную роль Роберт Карлайл. Это по какой-то книге, но мне исходные детали неинтересны; интересно, что на выходе.
В зале на единственном сеансе смотрел в полном одиночестве. Масскульт в полном одиночестве это и парадоксально, и показательно. А потому что всех и вся победил в России «пушкин».
Подмял и поработил.
Есть, впрочем, ещё истерический Достоевский.
В оригинале называется, конечно, не так идиотично: «Легенда о Барни Томсоне» или, что лучше и точнее, «Легенда Барни Томсона». Главный герой сам о себе рассказывает, сам про себя фантазирует. Это его версия собственной жизни, собственной психики.
Но.
Вещь хороша потому, что универсальна, нужно только научиться смотреть. Здесь «легенда» практически каждого современного «цивилизованного» человека.
Дело происходит в Глазго и, кажется, не сегодня, а несколько десятилетий тому назад. Барни Томсону 50 лет, живёт с агрессивной мамашей, давно не имел женщины, работает в мужской парихмахерской. Сначала его рабочее кресло было возле окна, теперь же оно третье от окна, то есть самое непрестижное.
Однажды начальник предлагает Барни новое место работы, и это почему-то очень смешно. Указующий палец начальника требует, чтобы Барни пересел на стул… возле раковины для помывки волос.
Оставим детали, акцентируем универсалии. Тут фильм о простаке, о его психике и его горизонте восприятия. В России такого кино не делают, ибо всё замусорено «пушкобродским». Тип сознания простака здесь вообще ни на каком уровне не учитывается. А там, у англосаксов, учитывается.
Потому, как говорится, «не спеши ты их хоронить». Они всё и вся переживут, ибо по-настоящему демократичны.
Кстати, о парикмахере как социокультурном типе. Паркмахер весьма и весьма значимая фигура, смыслообразующая. Француз Бомарше выписал своего севильского цирюльника Фигаро в качестве активного простолюдина, победительно выступившего против тупого сословного порядка. Фигаро это Революция, это прекрасный голос и острый ум социальных низов.
Кстати, если не путаю, сам Бомарше сыграл огромную роль в деле вооружения едва народившихся Соединённых Штатов Америки в их борьбе за независимость от королевской Британии. Поставлял, кажется, оружие.
И вот теперь демократический порядок много где утвердился, массовый человек расплодился, а цирюльник уже не тот бравый Фигаро, но закомплексованный туповатый чёрт, похожий, по словам начальника и клиентов «на кощея».
Издержки демократии, что поделаешь.
Но англосаксы, повторюсь, терпеливо с этим самым массовым человеком работают.
В картине следующие сквозные персонажи: парикмахер Барни Томсон, его модная властная мамаша, два конкурирующих полицейских – мужчина и женщина; наконец, некий коварный то ли приятель, то ли клиент с проволокой вместо нормальных волос на голове.
Начальника, который мелькает в самом начале фильма и обижает, Барни случайно убивает ножницами. На деле, конечно, не случайно. Начальник, как это представляется Барни, к нему несправедлив, поэтому подсознание Барни заказывает его уничтожение.
Любопытно то, что на хорошее место (у окна) взял героя 20 лет назад отец этого самого подлого начальника. Отец этот вскоре после загадочного исчезновения заколотого сына является, снова демонстрируя лояльное отношение к Барни.
Итак, итожим/анализируем.
Типичный городской обыватель, что в Глазго, что, положим, в Туле или Москве, имеет в своей башке ряд стереотипов, посредством которых «разбирается в жизни». Именно эти стереотипы картина Роберта Карлайла и предъявляет.
Стереотипы поданы в жанровом ключе, в криминальном. Ибо обыватель жанровым искусством, где преступники – «другие», как раз и воспитан.
Жизненный горизонт такого человека узок («у меня нет никаких профессиональных примочек; у меня в арсенале всего две стрижки»). Судьба его незавидна, а в неудачах виновата мама.
Постепенно выясняется, что мама, которую играет выдающаяся Эмма Томпсон, заманивает молодых мужчин в свою постель через объявления, спит с ними, потом убивает, потом расчленяет, ещё потом – рассылает части тела этих мужчин (руку, член или попу) не осведомлённым о постельных похождениях близким.
Барни нуждается в опекающей Его Несчастного фигуре отца. Вот почему он с такой теплотой говорит о папаше начальника, ведь тот когда-то пристроил его к хорошему местечку (у окна), позаботился и решил проблемы.
У самого Барни отца нет. Мать, конечно же, была шлюхой, спала со всеми подряд за незначительные деньги, отчего определить подлинного родителя теперь не представляется возможным.
В то же время один из полицейских, крупный агрессивный мужчина, не просто символизирует здесь Государство и Социум, но ещё и воплощает отрицательную функцию отцовства: сразу же начинает подозревать в убийстве директора парикмахерской и во всех прочих городских расчленёнках – именно Барни. Конкурирующая с ним женщина-полицейский видит ничтожность Барни и противится обвинениям в его адрес (мечта парикмахера о хорошей матери!), однако, «отец-полицейский» настаивает на своём.
Это кино, как, впрочем, и все англосаксонские фильмы, следует смотреть в режиме «отчёт о психике», а не в режиме «криминальный анекдот», что принято делать в России и в среде критиков, и в среде зрителей-потребителей.
Барни – образчик полностью неосознанного горожанина. В голове исключительно клише масскульта и поверхностно понятого психоанализа. Мир поэтому состоит из насилия, преступлений, опасностей и предательства (за это отвечает шантажирующий Барни приятель с проволокой вместо волос).
Мать, конечно же, виноватая в его несчастьях шлюха. Барни покорно выполняет все её указания и не спешит отселяться, видимо, для того, чтобы утверждаться в принятом на вооружение мировоззрении ежечасно.
Хороший отец - у «другого», вдобавок «плохого». Плохой отец, жёстко контролирующий, вечно подозревающий, грозящий наказанием и преследующий, конечно же, у него, несчастного.
Сограждане не хотят у Барни Томсона стричься, а если соглашаются, то лишь для того, чтобы, сблизившись и втеревшись в доверие, впоследствии предать/обмануть.
Сам Барни убивает двоих сослуживцев случайно, зато злодейка-мать делает подобное сознательно и со смаком. Не подлежит, поэтому, сомнению: его нечаянные убийства есть тень её преступлений, это наследственное!
Он ни в чём не виноват. Он не видит ничего, кроме внешнего набора событий и жанровых масскультовых схем.
Я всё время защищаю простака от бешеного отечественного барина, хотя на деле простак кошмарен. Чтобы вырваться из заколдованного круга, за пределы своего тотального непонимания, он должен увидать навязанную условность, засмеять собственные клишированные мыслительные схемы. И вот подобные картины – как раз таки помогают, способствуют, заставляют внутренне работать.
В России, повторюсь, этот социокультурный механизм совершенно не понимают. Полагают, что имеют дело с баловством. Но это не баловство, это серьёзное.