На тему эстрады
Игорь Манцов
Задумал мемориальную колонку, но случится, кажется, еще и выход на предварительно-поверхностную аналитику.
За последние двенадцать месяцев покинули мир четыре человека из сферы эстрадной музыки, которые были мне в разной степени дороги.
8-го августа 2017-го ушел из жизни Павел Яковлевич Слободкин – основатель и руководитель ВИА «Веселые ребята». Было неприятно читать соответствующие сообщения в СМИ: Слободкина подавали там в телеграфном режиме и вдобавок как человека, прилагательного к Алле Пугачевой, дескать, аранжировал ей песню «Арлекино» для фестиваля «Золотой Орфей», единственно этим хорош. При всем уважении к Пугачевой это бред и подлость: Слободкин был, по воспоминаниям, выдающимся пианистом и несравненным организатором производства, а на мой вкус еще и великим эстрадным композитором. Помню, когда началась вакханалия с ленинградским рок-клубом, то есть в первой половине 80-х, друзья присылали письма с подробными отчетами обо всей этой подпольной тусне, концертах, браваде, эпатаже и будто бы художественной революции, но я-то не велся, предпочитая «Веселых ребят».
И время ничего не изменило: пресловутый «русский рок», кроме альбомов «Наутилуса» первой половины 90-х и отдельных вещей «Гражданской обороны», по-прежнему вызывает у меня оторопь, недоумение и тоску, а детище Слободкина восторги. Любовь не проходит, сладость никуда не девается. Навсегда запомнил, как школьником заказал и получил по почте несколько дисков-гигантов с Апрелевского завода грампластинок. Прослушав диск «Любовь – огромная страна» (а потом еще, и еще три раза подряд), к вечеру попросту поменял мировоззрение. Стало ясно, что мир огромен и прекрасен, несводим к унылой бесперспективной Туле, что истинного счастья никто и никогда у меня не отберет, потому как я свободен в этом смысле самоопределяться. А год назад некомпетентные борзописцы в массе своей откликнулись на смерть несомненного лидера национальной культуры, пожалуй, даже и гения продюсирования, оскорбляющими его память заметками в духе «обслуга великой солистки».
В Сети есть подробный, фактически детективный рассказ участников «Веселых ребят» 70-х, из которого следует, что Пугачева намеревалась превратить ансамбль в аккомпанирующую группу для себя, но Слободкин тайно (!), вообще никого не посвящая в общий замысел, на протяжении двух-трех лет записывал на фирме «Мелодия» по одной песне для будущего диска-гиганта и потом совершенно внезапно, хотя и с большими цензурными изменениями, выпустил «Любовь – огромная страна» в свет, в одночасье сделав ансамбль сильнее солистки, тем самым вынудив ее уйти в одиночное плаванье. Кажется, Анатолий Алешин приводит слова тогдашней, донельзя удивленной Аллы Борисовны, дескать, я-то спокойно думала, что вы, парни, спеклись, как вдруг - этот взявшийся буквально из ниоткуда диск, радикально переменивший ситуацию. Вот каким был Павел Яковлевич Слободкин – полная противоположность тому, что писали СМИ в дурацких заметках его памяти. Кстати, даже и совсем новый, совсем молодой состав, который он собрал в нулевые, по-настоящему хорош: перепели, положим, «Напиши мне письмо» и «Когда молчим вдвоем» лучше, чем исполнял это золотой состав «Веселых ребят» середины 70-х.
16 января нынешнего года ушла из жизни Зоя Марковна Харабадзе – в советское время художественный руководитель и солистка вокального квартета «Аккорд». Это было по-хорошему модно, качественно, да попросту красиво. К счастью, «Мелодия» кое-что теперь переиздала: можно заново оценить уровень вокальной культуры, изобретательность и градус высокого воодушевления, которое в песни «Аккорда» впечатано. Их голоса звучат в десятках художественных фильмов, их записи, как и в случае с «Веселыми ребятами», не нуждаются в поправке на прошедшие с тех пор десятилетия. Бесконечно хороши, помимо собственно голосов и ювелирно точной голосовой расстановки, инструментальные аранжировки: объясняется не в последнюю очередь тем, что вторая вокалистка, Инна Мясникова, была замужем за руководителем ансамбля «Мелодия» Георгием Гараняном, а лучше «Мелодии» никто у нас эстрадную музыку не играл.
2 мая умер Вадим Иосифович Мулерман – неоспоримый гений отечественной эстрады. В детстве мало Мулермана слышал: телевидение и радио его взаправду блокировали. Но ребенка-меня все равно впечатлил номер «А ну-ка шашки подвысь, мы все в боях родились…» из художественного фильма, названия которого не помню: специально выяснял тогда, кто за кадром солирует. По-настоящему сошел от Мулермана с ума уже в нулевые, когда «Мелодия» выпустила несколько компакт-дисков с его старыми, до этой поры не известными мне записями. «Есть!» Тухманова-Ножкина, «Тополиный пух» Саульского-Леонидова, «Налетели вдруг дожди» Тухманова-Харитонова, «Ветер с Луны» Якушенко-Дербенева, «Запоздалая любовь» Салихова-Гаджикасимова, «Звезды на лугу» Днепрова-Леонидова, «Гуцулочка» Тухманова-Острового – вещи с роскошными аранжировками, на которые в расейской эстраде давно нет даже и намека, с голосом и драйвом, лучше которых не бывает. Равного материала, скажем, в англосаксонском музыкальном мире, немало, но выше – нет даже и там. Мулерман – певец мирового уровня, любовь, которая окончится с моим последним вздохом. Мулермана, а не Солженицына нужно преподавать-проходить в школе.
26 июня, совсем недавно, умер поэт Андрей Дементьев. Знаю, в профессиональной литературной среде по его поводу зачастую фыркали, дескать, рифмоплет, не более. Плевать на отечественную литературную среду: совсем скоро ее расформируют и пустят по миру. Зато мне дороги песни на стихи Дементьева. Он был, пожалуй, немного в своих стихах неповоротлив. Дербенев, Шаферан, Танич, Пляцковский и Рождественский, конечно, на порядки виртуознее, изящнее, остроумнее. Не беда, два десятка песен от Дементьева останутся навсегда. Вероятно, что-то было у него на глубине души, дававшее энергию с импульсом самым разным композиторам. Не стану упоминать и хвалить общеизвестные шедевры, вроде песен Евгения Мартынова. Мой личный восторг связан с теми, которые написал Аркадий Хоралов.
Хоралов мало кому известен, однако, это еще один супервокалист советской эпохи, свои лучшие записи сделавший в «Самоцветах» и «Красных маках». Человеку с ушами для того, чтобы осознать место Хоралова в иерархии, как правило, бывает достаточно песни «Горький мед», записанной исполнителем в «Самоцветах». При этом он неплохо сочинял музыку, удачно подчеркивая все особенности своей манеры и своего мощного вокального аппарата. ВИА «Красные маки» был приписан к Тульской филармонии. Закончив там выступать, Хоралов насколько-то зацепился за Тулу и потому регулярно давал здесь у нас сольные концерты. Признаюсь, распробовав, ходил на них при всякой новой возможности. Но особенно запомнил самое первое впечатление. Только отзвенел третий звонок, а уже он появился из темноты сцены, забирая в плен, сводя с ума первыми же строчками, как раз от Дементьева: «Мы стоим у раскрытой двери, у судьбы своей на краю…» В тот вечер совсем юный я, пожалуй, в первый раз услышал живьем по-настоящему великого эстрадного певца. Другого такого плотного, настолько насыщенного мелодраматическими обертонами голоса на нашей эстраде как не было, так и нет. «Давай попробуем вернуть» или, например, «Сумерки» («Давай помолчим») именно в исполнении Хоралова – шедевры, вдохновленные, не побоюсь этого слова, поэтическим гением Дементьева.
Мемориальная часть отняла много внутренних сил, ибо писал о заветном. Поэтому аналитику скомкаю, эмоционально пригашу. Однако, без нее колонка будет неполной. Допустим, мой соавтор по кино-разборам Ирина – попросту не может слышать вообще никаких песен на русском. Она намного младше, воспитывалась в эпоху, когда большевистские фильтры были сняты. Она очень умна и то, что подконтрольно разуму, легко, поэтому, контролирует. Ну, например, никакой воли к роскоши, социокультурному буржуазному мусору у нее нет. Однако, некоторые вещи контролировать, как и мы все, не может, например, речевую иерархию нашей повседневности. Благодаря в первую очередь англосаксонской массовой культуре, точнее эстрадным песням, российское «коллективное бессознательное» воспринимает теперь русскую речь как пассивно-страдательные стенания, английскую – как предписывающую жизненные и мыслительные стандарты доминанту. Ирина не может слышать песен на русском. Вообще. Никаких. Почему простаки могут, а она нет? Потому что она интеллектуальна честна, добровольно довела ситуацию до логического предела: раз, дескать, русский язык есть теперь язык колониального рабства, значит, отказываюсь считать его за свой. Ирина хочет быть свободной. Хотя бы внутренне. Таков, полагаю, психологический механизм ее отрицания.
Повседневные песни это же основополагающие речевые практики, ибо они ритмизованны и повествуют об архетипических категориях. Осуществляя борьбу с экспансией стильно-модных песен на английском, Советы делали важнейшее дело. Даже пресловутый «ракетный щит» не важнее. Сам я в особенно сложном положении: англо-американская песня, взращенная на почве блюза, госпела и в меньшей степени кантри с фолком, в буквальном смысле дает мне силы жить - давно ощущаю себя именно негром преклонных годов, а не русским. Важно понимать, это не мой выбор. «Заметьте, не я это предложил». Советская эстрада на 75% делалась и исполнялась этническими евреями, однако, моя русская идентичность при ее потреблении укреплялась. Теперь, полагаю, искренне строится национальное буржуазное государство, однако, постсоветская культурная политика предполагает ставку на неактуально-немодную дребедень, квинтэссенцией которой можно считать идею языковых расширений Солженицына, славно высмеянных еще в «Иване Васильевиче…»: «Житие мое! Паки-паки, понеже, иже херувимы…»
Кроме «Любэ», «Иванушек», «Фабрики» от Игоря Матвиенко и двух-трех его основных соавторов-поэтов, вся прочая современная российская эстрада есть последствие сдачи русской речи и, значит, русской свободы - в утиль, на свалку истории. Кстати, неслыханная прежде популярность шансона связана именно с тем, что авторы из этой сферы стараются в меру сил избегать манерной тупости, характерной для калькированной эстрадной продукции основного потока. И кстати, изредка случаются заоблачные шедевры, вроде «Наколочки» из репертуара Михаила Шуфутинского.
Интернет дает возможность детально изучать устройство американской эстрады эпохи Большого Взрыва. В послевоенное время стилевые изменения идут в США со страшной скоростью. Пока в СССР народ прыгал от радости, отмечая запуск спутника и первого космонавта, американцы запустили в эфир и в коллективный мозг сотню-другую стилевых новаций, что, думаю, поважнее. Эстрадная песня – короткая, емкая, но принципы формообразования те же, в сущности, что и в эпических жанрах или даже на территории, где производится социальный символизм в целом. Они, таким, образом, прокладывали тысячи новых путей, моделировали сотни оригинальных способов смыслообразования.
Неудачники там оседали на дно, но иногда неожиданно возрождались благодаря стараниям выскочек-энтузиастов. Так, британские модники, вытащив на свет божий в начале 70-х тысячи забытых в Америке десятилетием раньше по причине перепроизводства качественного материала виниловых пластиночек, создали, казалось, из ничего, из мусора оригинальный стиль «северный соул». Просто актуализировав безнадежно забытое в другой стране старое! Эта возня по поводу всего только «песенок» и восхитительна, и поучительна одновременно.
Что говорить, с ритмами в России, которая «ледяная пустыня», изначально плохо. Были иные козыри, но и они в стране, будто бы озаботившейся национальным характером, никому не нужны. Теперь невозможно никому доказать, что Хор имени Пятницкого эпохи Владимира Захарова и Александры Прокошиной – это качественно и модно, а «Туманы мои, растуманы», «И кто его знает» - вещи много актуальнее Пушкина с Бродским. Не издано ни одного компакт-диска Ефрема Флакса (вот и поинтересуйтесь, кто таков), который под пару баянов первым исполнил в свое время ключевые песни Соловьева-Седого, да так, что записи выдерживают сравнение с любым, извиняюсь, тамошним «армстронгом». Или есть одна такая старинная версия вроде бы широко известной песни Сигизмунда Каца и Алексея Суркова «Сирень цветет» в исполнении вокального октета краснознаменного военного ансамбля, которая своим трансцендентально-замогильным тоном даст фору аутентичным рокерам-психоделикам: тоже ведь почему-то не переиздана, не превращена в предмет национальной гордости и в фундамент стилевого строительства. То есть у нас модерновой вокальной культуры до безобразия мало - скудная она, жалкая - но и та, что есть, похерена, презираема. Собственно, на эту тему можно говорить много: песни важнее ракет, идеологии и даже кинематографа. Но пока, кажется, достаточно.