Оригинал взят у
Бывает, что те или иные серьезные реформы запаздывают или, напротив, проводятся раньше, чем позволяют обстоятельства. Но в какой-то мере от имеющихся обстоятельств они всегда зависят. Пришлось недавно вести диалог о связи между «освободительными» актами 1762 и 1861 гг. Собеседник транслировал распространенное мнение, что желательно это было сделать одновременно: освободив дворян, надо было тут же или вскоре освободить и крестьян и, во всяком случае, интервал между этими событиями был слишком велик. Я же указывал на то, что условия для их проведения лежали в совершенно разных плоскостях, и что, хотя они, действительно, могли бы быть хронологически ближе друг к другу, чем были, но лишь в известных пределах.
Отменить крепостное право было возможно не раньше, чем был создан достаточно многочисленный государственный аппарат, способный полностью заменить административные, судебные и фискальные функции помещика в отношении его крестьян. А таковой в России появился только к 30-м годам ХIХ в. (в этом вопросе Россия на несколько десятилетий отставала). Но и «вольность» дворянства не могла быть провозглашена намного позже, чем была. Следует также иметь в виду, что если крепостное право было достаточно обычным явлением и существовало в Центральной и Восточной Европе до начала ХIХ в., то обязательной службы дворян в сопоставимую историческую эпоху и тем более в такой форме, какую она приняла при Петре и сохраняла в первой половине XVIII в.) ни в одном европейском государстве никогда не было, это очень специфическая российская реалия.
Екатерина, как известно, крайне негативно относилась к «манифесту о вольности» и, хотя в силу энтузиазма, с каким он был воспринят дворянством (и с учетом обстоятельств своего восшествия на престол), отменить его не могла рискнуть, сделала все, чтобы путем ряда указов затормозить и ослабить его действие. Но слишком долго тянуть с этой мерой и она бы не смогла, и к середине ее царствования аналогичный акт, несомненно, был бы принят (думаю, едва ли позже начала 80-х годов).
Надо иметь в виду, что положение рядовой массы дворянства относительно службы было хуже рекрутского: если вероятность для каждого отдельного человека попасть в рекруты была крайне невелика, то дворяне должны были служить до смерти или полной утраты дееспособности поголовно, причем абсолютное большинство их всю жизнь, как и рекруты, служило рядовыми и унтер-офицерами, так никогда и не выслуживая офицерского или классного чина.
Именно последнее обстоятельство находилось в вопиющем противоречии с генеральной тенденцией трансформации европейской элиты в эпоху «нового времени»: постепенным превращением дворян из членов землевладельческого сословия в членов новых элитных групп: офицерства, рангового чиновничества и лиц свободных профессий. Ситуация, когда большинство дворян проводило всю жизнь на положении нижних воинских чинов наравне с рекрутами из крестьян, вступало в очевидное противоречие и с тенденцией превращения этого сословия в главное привилегированное, которая в России хоть с опозданием, но к середине XVIII в. вполне обозначилась (положения 1746 и 1754 гг. окончательно отделили дворян от представителей других сословий: они получили исключительное право на владение населенными имениями, которым ранее пользовались также однодворцы, мещане, купцы и фабриканты).
Причем ситуация эта постоянно обострялась. В период петровского царствования и к 1725 г. на 25-30 тыс. мужчин-дворян дееспособного возраста имелось лишь 8 тыс. офицерских и равных им гражданских должностей (от четверти до трети которых было к тому же занято лицами недворянского происхождения), т.е. численность служилого дворянства в 3 раза превышала число мест в элитных группах (при том, что других элитных групп вне службы тогда не было, да и права уклониться от нее они не имели). К 1755 г. она превышала их уже в 5 раз: на примерно 50-55 тыс. взрослых мужчин-дворян - не более 10 тыс. офицерских и классных должностей, к 1795 г. – в 6 раз: на как минимум 180 тыс. дворян менее 30 тыс. таких должностей (а к концу 10-х годов ХIХ в. - даже в 7 раз).
То есть при сохранении обязательности службы со временем все большее число дворян (и все большая их доля, и без того преобладающая) вынуждено было бы служить в качестве солдат и матросов, что явно диссонировало бы с тенденцией все большей привилегированности этого сословия. Кроме того, с 70-х годов рост численности дворянства происходил главным образом за счет дворян присоединяемых территорий, которые подобных порядков никогда не знали, и в отношении которых ввести таковые не представлялось возможным (даже при Петре обязательность службы не распространялась на остзейское рыцарство и смоленскую шляхту), поскольку это сделало бы геополитические успехи империи крайне затруднительными («цена вопроса» неизмеримо выросла бы). Так что отдалять дворянскую «вольность» (т.е. привести этот вопрос в соответствии с тем, как обстояло дело в остальной Европе) едва ли можно было бы больше, чем на пару десятилетий.
Отменить крепостное право было возможно не раньше, чем был создан достаточно многочисленный государственный аппарат, способный полностью заменить административные, судебные и фискальные функции помещика в отношении его крестьян. А таковой в России появился только к 30-м годам ХIХ в. (в этом вопросе Россия на несколько десятилетий отставала). Но и «вольность» дворянства не могла быть провозглашена намного позже, чем была. Следует также иметь в виду, что если крепостное право было достаточно обычным явлением и существовало в Центральной и Восточной Европе до начала ХIХ в., то обязательной службы дворян в сопоставимую историческую эпоху и тем более в такой форме, какую она приняла при Петре и сохраняла в первой половине XVIII в.) ни в одном европейском государстве никогда не было, это очень специфическая российская реалия.
Екатерина, как известно, крайне негативно относилась к «манифесту о вольности» и, хотя в силу энтузиазма, с каким он был воспринят дворянством (и с учетом обстоятельств своего восшествия на престол), отменить его не могла рискнуть, сделала все, чтобы путем ряда указов затормозить и ослабить его действие. Но слишком долго тянуть с этой мерой и она бы не смогла, и к середине ее царствования аналогичный акт, несомненно, был бы принят (думаю, едва ли позже начала 80-х годов).
Надо иметь в виду, что положение рядовой массы дворянства относительно службы было хуже рекрутского: если вероятность для каждого отдельного человека попасть в рекруты была крайне невелика, то дворяне должны были служить до смерти или полной утраты дееспособности поголовно, причем абсолютное большинство их всю жизнь, как и рекруты, служило рядовыми и унтер-офицерами, так никогда и не выслуживая офицерского или классного чина.
Именно последнее обстоятельство находилось в вопиющем противоречии с генеральной тенденцией трансформации европейской элиты в эпоху «нового времени»: постепенным превращением дворян из членов землевладельческого сословия в членов новых элитных групп: офицерства, рангового чиновничества и лиц свободных профессий. Ситуация, когда большинство дворян проводило всю жизнь на положении нижних воинских чинов наравне с рекрутами из крестьян, вступало в очевидное противоречие и с тенденцией превращения этого сословия в главное привилегированное, которая в России хоть с опозданием, но к середине XVIII в. вполне обозначилась (положения 1746 и 1754 гг. окончательно отделили дворян от представителей других сословий: они получили исключительное право на владение населенными имениями, которым ранее пользовались также однодворцы, мещане, купцы и фабриканты).
Причем ситуация эта постоянно обострялась. В период петровского царствования и к 1725 г. на 25-30 тыс. мужчин-дворян дееспособного возраста имелось лишь 8 тыс. офицерских и равных им гражданских должностей (от четверти до трети которых было к тому же занято лицами недворянского происхождения), т.е. численность служилого дворянства в 3 раза превышала число мест в элитных группах (при том, что других элитных групп вне службы тогда не было, да и права уклониться от нее они не имели). К 1755 г. она превышала их уже в 5 раз: на примерно 50-55 тыс. взрослых мужчин-дворян - не более 10 тыс. офицерских и классных должностей, к 1795 г. – в 6 раз: на как минимум 180 тыс. дворян менее 30 тыс. таких должностей (а к концу 10-х годов ХIХ в. - даже в 7 раз).
То есть при сохранении обязательности службы со временем все большее число дворян (и все большая их доля, и без того преобладающая) вынуждено было бы служить в качестве солдат и матросов, что явно диссонировало бы с тенденцией все большей привилегированности этого сословия. Кроме того, с 70-х годов рост численности дворянства происходил главным образом за счет дворян присоединяемых территорий, которые подобных порядков никогда не знали, и в отношении которых ввести таковые не представлялось возможным (даже при Петре обязательность службы не распространялась на остзейское рыцарство и смоленскую шляхту), поскольку это сделало бы геополитические успехи империи крайне затруднительными («цена вопроса» неизмеримо выросла бы). Так что отдалять дворянскую «вольность» (т.е. привести этот вопрос в соответствии с тем, как обстояло дело в остальной Европе) едва ли можно было бы больше, чем на пару десятилетий.