Александр Кузьменков
ПЛАЧ ГРАММАР-НАЦИ
.jpg "Граммар-наци")
Вопрос на засыпку (отставить Википедию!): чем отмечено 26 декабря в календаре знаменательных дат? Народ безмолвствует. Так вот, в этот день в 1919 году Совнарком издал Декрет о ликвидации безграмотности среди населения РСФСР – документ давно и прочно забытый. А зря. Требую продолжения банкета. Сказал как-то Вяземский в своем шоу: «Через двести лет от русских ничего не останется, кроме языка». Вашими бы устами, Юрий Павлович, да мед пить. Ибо вместо живаго великорусскаго мы уже сегодня имеем неудобоваримый пиджин-рашен. Доктор филологии Максим Кронгауз в свое время написал плохую книжку с хорошим названием «Русский язык на грани нервного срыва». Свидетельствую: диагноз устарел, – грань благополучно пройдена.
Взгляните на ценники в магазинах: «мясо говядины». Прислушайтесь к телеведущим, хоть им-то сам Бог велел: «достигала уровень пятьдесят шесть рублей» (Астраханова, «Россия 24»), «шестьдесят четыре фунтов стерлинга» (Богданов, «Россия 24»). Или к политикам, радетелям духовных скреп: «ваше коварство более хуже» (Жириновский), «счет смогут не уплачивать» (Собянин), «остро стоит проблема засилья англицизмами» (Аксаков).
Англицизмы, стало быть, виноваты, что парламентарий падежов не выучил. Ну, тлетворное влияние Запада – дежурное блюдо на нашей кухне. Подавать под любым соусом, вплоть до филологического. Минувшей осенью Ассоциация учителей русского языка предлагала учредить лингвистическую полицию, дабы оградить великий и могучий от происков проклятого Буржуинства. Мы в своем репертуаре: ищем не там, где лежит, а там, где светло…
А кто-то вообще не ищет. Кронгауз, как выяснилось, не видит в теперешних языковых процессах никакого нервного срыва: «В последнее время огромное количество высказываний о русском языке содержит слова “гибель”, “деградация”, “порча”, что мне кажется уже совершенно безобразным искажением действительности… Любой язык меняется, и в некотором смысле это можно называть порчей, а можно как-то иначе».
.jpg "Граммар-наци")
Мне, воля ваша, ближе суждения Хайдеггера: «Язык – дом бытия. Человек есть человек, поскольку он отдан в распоряжение языка». Feel the difference: «Я вас люблю, к чему лукавить» и «Зачотный красаффчег плюс стопицот» – две разные личности, отданные в распоряжение двух разных языков. Раз уж к слову пришлось: олбанский йезыг возник на сайтах fuck.ru и udaff.com, подконтрольных Константину Рыкову – видному единороссу, депутату Госдумы V созыва и, знамо, патриоту 750-й пробы. Но это и впрямь к слову, так что вернемся к нашему предмету.
Если угодно доискиваться причины, то вот моя версия. Все русские революции минувшего столетия были восстаниями обывателя против элиты: сначала дворянской, а потом – номенклатурной. Об итогах читайте у Маяковского: «Вылезло из-за спины РСФСР / мурло мещанина». Потому контекст 90-х и нулевых до оскомины напоминал контекст 20-х: разрушение культурного слоя. Ликбез? – так он, по слову академика Щербы, и стал пределом науки. И вовсе не противоречил общей тенденции. «Основной тезис таков: революция… есть организованное упрощение культуры, и особенно русская революция, и особенно русской культуры. И лозунг: это упрощение есть величайшее завоевание, подлинный прогресс», – постулировал Левидов.
Писано это в 1923-м, но вполне годится и для 2003-го: Эллочка-людоедка в обоих случаях начинает и выигрывает. Опять-таки вспомним Кронгауза: «Чем больше мы спускаемся… на нижние уровни языка, тем меньше закреплена норма, тем бессмысленнее о ней говорить». Да вот ведь незадача: разница между верхними и нижними уровнями равна десятичной дроби с нолем в периоде. Что в 20-е, что в нулевые. Для сравнения – два образчика поэзии. Тогдашний: «Семен Михайлович Буденный / Скакал на сером кобыле». Нынешний: «Преувеличь сутулую харизму». Найдите пять отличий…
Вот, слава Богу, добрались и до худлита. Современную языковую редукцию принято объяснять падением общего интереса к чтению. Может, оно и к лучшему: современную русскую литературу делают люди, страдающие неинкурабельной алекситимией и способные изъясняться лишь на манер есенинских персонажей – корявыми, немытыми речами.
Александр Терехов, лауреат «Большой книги» и «Нацбеста»: «Убедительно сгораемая жизнь», «девушка не выглядела запоминающе красивой» («Каменный мост»); «возненавиденного всеми», «страдающе за префекта» («Немцы»).
Эдуард Лимонов: «Ужинаем. Кашу с тушенкой» («Апология чукчей); «не хочет рассказывать о себе больше, чем назвал свое имя» («Дед»). Ильдар Абузяров, лауреат Новой Пушкинской премии и премии Катаева: «Насладившись заключенными в янтарь богатством природы», «проходная выпускало минимальное количество продукции» («Мутабор»).
Ирина Поволоцкая, лауреат премии Белкина: «Монументальное чело с мрачным лбом», «болотистая трясина» («Пациент и гомеопат»). Платон Беседин, неоднократный номинант «Нацбеста»: «Девственная плевра» («Школьный роман»); «забродившая компостерная яма» («Книга Греха»); «тошнит портянками» («Милосердные»).
Вас еще не тошнит портянками? Нынешняя отечественная словесность больше всего годится на роль учебного пособия – как каталог всех мыслимых лексических, грамматических и стилистических ошибок. Хотя какая там, к лешему, стилистика? – нам бы подлежащее к сказуемому толком приладить…
.jpg "Граммар-наци")
Англицизмы, говорите? Вражьи происки? Ну-ну. Нет у русского языка врагов страшнее, чем русские писатели, – ежедень насилуют в особо извращенной форме… Впрочем, на сей счет есть разные мнения. Захар Прилепин: «Новейшая литература, этот извечный речевой градусник, показывает и сегодня нормальную температуру… С языком (как и с литературой в целом) у нас все более чем в порядке… Заткнитесь, в общем, не заказывайте нам панихид раньше времени» («Наш язык обречен?»). Бабка моя в таких случаях говаривала: сам себя не похвалишь – как оплеванный ходишь. Тем паче, у Прилепина, обладателя 15 литературных регалий, ощутимые проблемы с лексикой и грамматикой, начиная с дебютных «Патологий»: «Я извивался в воде, как гнида», – новое дело: оказывается, яйца вшей способны извиваться. «Санькю» тоже не вредно почитать, избавляет от оптимизма: «Тонкие, почти прозрачные, блинцы со сладким, хрустящим, темным изразцом по окоему», – заглянув в Ожегова и Ушакова, переведем с прилепинского на русский: блины с глиняной плиткой по всему горизонту. Приятного аппетита. Если не лень, загляните еще и в «Обитель»: «Галя сидела в гимнастерке и больше без всего», «все это играло не меньшее, а большее значение», «какая-то птица начинает кружить на предмет его печени», – кошмар лингвиста…
Прошу прощения за перебор с цитатами, но весьма к месту будут слова министра Мединского: «Культура – это пространство, в котором задаются и поддерживаются важнейшие для общества нравственные координаты. И в этом пространстве государство представляет интересы… народа России. Следовательно, требования к содержанию творческого продукта – это не право государства, а его обязанность, делегированная обществом». Сказанное – чистой воды теория, а что на практике? Не вредно будет полистать Романа Сенчина, лауреата премии Правительства РФ (!): «Мария пальцев поморозила» («Полоса»). Это уже отдает стругацкой пародией: «Раскопай своих подвалов и шкафов перетряси...»
(Кстати, не первый год задаю один и тот же вопрос: человек без навыков работы топором – не плотник, так почему же человек без навыков письменной речи может считаться писателем? Внятного ответа пока не получил. Как правило, вместо него звучат софизмы о том, что грамматика со стилистикой – редакторская забота и проч. Но при таком раскладе писатели в принципе не нужны, хватит и генераторов текста.)
Напоследок брошу ложку меда в бочку дегтя. Российская история тем и хороша, что циклична и богата аналогиями – сплошное déjà vu. Полуграмотные рапповцы и пролеткультовцы сгинули вместе с эпохой. Уйдет и нынешняя генерация неучей, – я не только о литераторах говорю. Другой вопрос, какими потерями обернется повальное косноязычие: ведь дом бытия, прав был Хайдеггер…
ПЛАЧ ГРАММАР-НАЦИ
Вопрос на засыпку (отставить Википедию!): чем отмечено 26 декабря в календаре знаменательных дат? Народ безмолвствует. Так вот, в этот день в 1919 году Совнарком издал Декрет о ликвидации безграмотности среди населения РСФСР – документ давно и прочно забытый. А зря. Требую продолжения банкета. Сказал как-то Вяземский в своем шоу: «Через двести лет от русских ничего не останется, кроме языка». Вашими бы устами, Юрий Павлович, да мед пить. Ибо вместо живаго великорусскаго мы уже сегодня имеем неудобоваримый пиджин-рашен. Доктор филологии Максим Кронгауз в свое время написал плохую книжку с хорошим названием «Русский язык на грани нервного срыва». Свидетельствую: диагноз устарел, – грань благополучно пройдена.
Взгляните на ценники в магазинах: «мясо говядины». Прислушайтесь к телеведущим, хоть им-то сам Бог велел: «достигала уровень пятьдесят шесть рублей» (Астраханова, «Россия 24»), «шестьдесят четыре фунтов стерлинга» (Богданов, «Россия 24»). Или к политикам, радетелям духовных скреп: «ваше коварство более хуже» (Жириновский), «счет смогут не уплачивать» (Собянин), «остро стоит проблема засилья англицизмами» (Аксаков).
Англицизмы, стало быть, виноваты, что парламентарий падежов не выучил. Ну, тлетворное влияние Запада – дежурное блюдо на нашей кухне. Подавать под любым соусом, вплоть до филологического. Минувшей осенью Ассоциация учителей русского языка предлагала учредить лингвистическую полицию, дабы оградить великий и могучий от происков проклятого Буржуинства. Мы в своем репертуаре: ищем не там, где лежит, а там, где светло…
А кто-то вообще не ищет. Кронгауз, как выяснилось, не видит в теперешних языковых процессах никакого нервного срыва: «В последнее время огромное количество высказываний о русском языке содержит слова “гибель”, “деградация”, “порча”, что мне кажется уже совершенно безобразным искажением действительности… Любой язык меняется, и в некотором смысле это можно называть порчей, а можно как-то иначе».
Мне, воля ваша, ближе суждения Хайдеггера: «Язык – дом бытия. Человек есть человек, поскольку он отдан в распоряжение языка». Feel the difference: «Я вас люблю, к чему лукавить» и «Зачотный красаффчег плюс стопицот» – две разные личности, отданные в распоряжение двух разных языков. Раз уж к слову пришлось: олбанский йезыг возник на сайтах fuck.ru и udaff.com, подконтрольных Константину Рыкову – видному единороссу, депутату Госдумы V созыва и, знамо, патриоту 750-й пробы. Но это и впрямь к слову, так что вернемся к нашему предмету.
Если угодно доискиваться причины, то вот моя версия. Все русские революции минувшего столетия были восстаниями обывателя против элиты: сначала дворянской, а потом – номенклатурной. Об итогах читайте у Маяковского: «Вылезло из-за спины РСФСР / мурло мещанина». Потому контекст 90-х и нулевых до оскомины напоминал контекст 20-х: разрушение культурного слоя. Ликбез? – так он, по слову академика Щербы, и стал пределом науки. И вовсе не противоречил общей тенденции. «Основной тезис таков: революция… есть организованное упрощение культуры, и особенно русская революция, и особенно русской культуры. И лозунг: это упрощение есть величайшее завоевание, подлинный прогресс», – постулировал Левидов.
Писано это в 1923-м, но вполне годится и для 2003-го: Эллочка-людоедка в обоих случаях начинает и выигрывает. Опять-таки вспомним Кронгауза: «Чем больше мы спускаемся… на нижние уровни языка, тем меньше закреплена норма, тем бессмысленнее о ней говорить». Да вот ведь незадача: разница между верхними и нижними уровнями равна десятичной дроби с нолем в периоде. Что в 20-е, что в нулевые. Для сравнения – два образчика поэзии. Тогдашний: «Семен Михайлович Буденный / Скакал на сером кобыле». Нынешний: «Преувеличь сутулую харизму». Найдите пять отличий…
Вот, слава Богу, добрались и до худлита. Современную языковую редукцию принято объяснять падением общего интереса к чтению. Может, оно и к лучшему: современную русскую литературу делают люди, страдающие неинкурабельной алекситимией и способные изъясняться лишь на манер есенинских персонажей – корявыми, немытыми речами.
Александр Терехов, лауреат «Большой книги» и «Нацбеста»: «Убедительно сгораемая жизнь», «девушка не выглядела запоминающе красивой» («Каменный мост»); «возненавиденного всеми», «страдающе за префекта» («Немцы»).
Эдуард Лимонов: «Ужинаем. Кашу с тушенкой» («Апология чукчей); «не хочет рассказывать о себе больше, чем назвал свое имя» («Дед»). Ильдар Абузяров, лауреат Новой Пушкинской премии и премии Катаева: «Насладившись заключенными в янтарь богатством природы», «проходная выпускало минимальное количество продукции» («Мутабор»).
Ирина Поволоцкая, лауреат премии Белкина: «Монументальное чело с мрачным лбом», «болотистая трясина» («Пациент и гомеопат»). Платон Беседин, неоднократный номинант «Нацбеста»: «Девственная плевра» («Школьный роман»); «забродившая компостерная яма» («Книга Греха»); «тошнит портянками» («Милосердные»).
Вас еще не тошнит портянками? Нынешняя отечественная словесность больше всего годится на роль учебного пособия – как каталог всех мыслимых лексических, грамматических и стилистических ошибок. Хотя какая там, к лешему, стилистика? – нам бы подлежащее к сказуемому толком приладить…
Англицизмы, говорите? Вражьи происки? Ну-ну. Нет у русского языка врагов страшнее, чем русские писатели, – ежедень насилуют в особо извращенной форме… Впрочем, на сей счет есть разные мнения. Захар Прилепин: «Новейшая литература, этот извечный речевой градусник, показывает и сегодня нормальную температуру… С языком (как и с литературой в целом) у нас все более чем в порядке… Заткнитесь, в общем, не заказывайте нам панихид раньше времени» («Наш язык обречен?»). Бабка моя в таких случаях говаривала: сам себя не похвалишь – как оплеванный ходишь. Тем паче, у Прилепина, обладателя 15 литературных регалий, ощутимые проблемы с лексикой и грамматикой, начиная с дебютных «Патологий»: «Я извивался в воде, как гнида», – новое дело: оказывается, яйца вшей способны извиваться. «Санькю» тоже не вредно почитать, избавляет от оптимизма: «Тонкие, почти прозрачные, блинцы со сладким, хрустящим, темным изразцом по окоему», – заглянув в Ожегова и Ушакова, переведем с прилепинского на русский: блины с глиняной плиткой по всему горизонту. Приятного аппетита. Если не лень, загляните еще и в «Обитель»: «Галя сидела в гимнастерке и больше без всего», «все это играло не меньшее, а большее значение», «какая-то птица начинает кружить на предмет его печени», – кошмар лингвиста…
Прошу прощения за перебор с цитатами, но весьма к месту будут слова министра Мединского: «Культура – это пространство, в котором задаются и поддерживаются важнейшие для общества нравственные координаты. И в этом пространстве государство представляет интересы… народа России. Следовательно, требования к содержанию творческого продукта – это не право государства, а его обязанность, делегированная обществом». Сказанное – чистой воды теория, а что на практике? Не вредно будет полистать Романа Сенчина, лауреата премии Правительства РФ (!): «Мария пальцев поморозила» («Полоса»). Это уже отдает стругацкой пародией: «Раскопай своих подвалов и шкафов перетряси...»
(Кстати, не первый год задаю один и тот же вопрос: человек без навыков работы топором – не плотник, так почему же человек без навыков письменной речи может считаться писателем? Внятного ответа пока не получил. Как правило, вместо него звучат софизмы о том, что грамматика со стилистикой – редакторская забота и проч. Но при таком раскладе писатели в принципе не нужны, хватит и генераторов текста.)
Напоследок брошу ложку меда в бочку дегтя. Российская история тем и хороша, что циклична и богата аналогиями – сплошное déjà vu. Полуграмотные рапповцы и пролеткультовцы сгинули вместе с эпохой. Уйдет и нынешняя генерация неучей, – я не только о литераторах говорю. Другой вопрос, какими потерями обернется повальное косноязычие: ведь дом бытия, прав был Хайдеггер…