Оригинал взят у
Оригинал взят у Практически никем не комментируется факт, который мне уже давно бросается в глаза: за последний век мало-помалу произошел значительный регресс в вопросе о неприкосновенности личности обвиняемых. Причем особенно резко ухудшились обычаи уже на наших глазах.
Cейчас, когда арестовывают, обязательно применяют силу, заковывают в наручники и т.п., вместо того, чтобы вежливо сказать: «Пройдите с нами».
Вот, полюбуйтесь: парень не совершил никаких насильственных преступлений, сам открыл дверь, а его хватают, как будто он страшный до зубов вооруженный убийца /varlamov.ru/1745771.html В этом есть что-то садистическое. Аналогичным образом, предварительное заключение (по сути, та же тюрьма) используется необыкновенно широко. Вот свежий пример https://www.facebook.com/oleg.khabibrakhmanov/posts/1112679838773533
Это именно регресс, потому что в пореформенной России (1861-1917) ничего подобного не было. А не было этого потому, что просвещенная европейская элита страны старалась возвести понятие о неприкосновенности личности на должную высоту. Заковывали в цепи лишь явно физически опасных людей; тех же, кто не сопротивлялся (а таковых, разумеется, всегда огромное большинство), арестовывали и препровождали в тюрьму по всем правилам вежливости; в судах подсудимые отнюдь не сидели в клетках: самое большее – могли приставить двух солдат с винтовками, которые стояли за спиной подсудимого, отнюдь не касаясь его. Применение силы было ограничено пределами необходимого, а превентивность в этом вопросе считалась недопустимой и унижающей достоинство человека.
И это была заслуга именно элиты, а отнюдь не «народа» (простонародья). Сенатор С.В.Завадский, прежде долго работавший прокурором С.-Петербургской судебной палаты (то есть главным прокурором в столице и округе), вспоминал так: «Моя прежняя служба доказала мне… что русский народ, сверху донизу, еще не умеет по-настоящему ценить заморский принцип неприкосновенности личности, и следователям очень знакомо неудовольствие деревенских жителей из-за оставления на свободе, например, такого убийцы, который заведомо никому и ничему не опасен и никуда не убежит, а прокурорам сплошь и рядом приходилось разъяснять полиции недопустимость влечь всякого в часть по любому поводу, и при этом нередко бывало, что прокурор бывал взволнован более самого задержанного».
Сейчас, если не ошибаюсь, обвиняемых в убийстве едва ли не поголовно отправляют за решетку до суда – и, как видим, далеко не только убийц, но и тех, кто даже пальцем никого не тронул.
Таким образом, после уничтожения европейской элиты представления простонародья восторжествовали. Впрочем, заложенная в прежние времена инерция «добрых нравов» была так еще сильна, что даже в сталинское время «врагов народа» арестовывали без применения силы и связывания рук, а ввести в судах клетки никому не приходило в голову. Но к началу 21 века эта инерция совершенно иссякла, и представления о человеческом достоинстве окончательно стали «народными», демократическими, то есть хамскими. Так что наше время по части показательной грубости и демонстративного унижения умудрилось перещеголять даже сталинское. Разумеется, никакие ЕСПЧ с общей деградацией нравов ничего поделать не могут.
«Так исправляется наш век» (с).
Cейчас, когда арестовывают, обязательно применяют силу, заковывают в наручники и т.п., вместо того, чтобы вежливо сказать: «Пройдите с нами».
Вот, полюбуйтесь: парень не совершил никаких насильственных преступлений, сам открыл дверь, а его хватают, как будто он страшный до зубов вооруженный убийца /varlamov.ru/1745771.html В этом есть что-то садистическое. Аналогичным образом, предварительное заключение (по сути, та же тюрьма) используется необыкновенно широко. Вот свежий пример https://www.facebook.com/oleg.khabibrakhmanov/posts/1112679838773533
Это именно регресс, потому что в пореформенной России (1861-1917) ничего подобного не было. А не было этого потому, что просвещенная европейская элита страны старалась возвести понятие о неприкосновенности личности на должную высоту. Заковывали в цепи лишь явно физически опасных людей; тех же, кто не сопротивлялся (а таковых, разумеется, всегда огромное большинство), арестовывали и препровождали в тюрьму по всем правилам вежливости; в судах подсудимые отнюдь не сидели в клетках: самое большее – могли приставить двух солдат с винтовками, которые стояли за спиной подсудимого, отнюдь не касаясь его. Применение силы было ограничено пределами необходимого, а превентивность в этом вопросе считалась недопустимой и унижающей достоинство человека.
И это была заслуга именно элиты, а отнюдь не «народа» (простонародья). Сенатор С.В.Завадский, прежде долго работавший прокурором С.-Петербургской судебной палаты (то есть главным прокурором в столице и округе), вспоминал так: «Моя прежняя служба доказала мне… что русский народ, сверху донизу, еще не умеет по-настоящему ценить заморский принцип неприкосновенности личности, и следователям очень знакомо неудовольствие деревенских жителей из-за оставления на свободе, например, такого убийцы, который заведомо никому и ничему не опасен и никуда не убежит, а прокурорам сплошь и рядом приходилось разъяснять полиции недопустимость влечь всякого в часть по любому поводу, и при этом нередко бывало, что прокурор бывал взволнован более самого задержанного».
Сейчас, если не ошибаюсь, обвиняемых в убийстве едва ли не поголовно отправляют за решетку до суда – и, как видим, далеко не только убийц, но и тех, кто даже пальцем никого не тронул.
Таким образом, после уничтожения европейской элиты представления простонародья восторжествовали. Впрочем, заложенная в прежние времена инерция «добрых нравов» была так еще сильна, что даже в сталинское время «врагов народа» арестовывали без применения силы и связывания рук, а ввести в судах клетки никому не приходило в голову. Но к началу 21 века эта инерция совершенно иссякла, и представления о человеческом достоинстве окончательно стали «народными», демократическими, то есть хамскими. Так что наше время по части показательной грубости и демонстративного унижения умудрилось перещеголять даже сталинское. Разумеется, никакие ЕСПЧ с общей деградацией нравов ничего поделать не могут.
«Так исправляется наш век» (с).