СОЛЖЕФРЕНИЯ

Александр Кузьменков

СОЛЖЕФРЕНИЯ

Ужас нашего городка: комсомольцы из РКСМ (б) повесили Александра Исаевича на дверях музея ГУЛАГа. В виде чучела и с а-абличительными виршами, достойными Демьяна Бедного. Как страшно жить!.. По этому случаю в России грянула очередная эпидемия солжефрении. Скромная, не в пример минувшим. По запросу «повесили чучело Солженицына» услужливый Яндекс выдает 204 тысячи результатов (для сравнения: фильм «Дуэлянт» в девять раз популярнее). Но медицинский факт налицо, – значит, пристало колумнисту высказаться. Не то чтоб не могу молчать – могу: я себе уже все доказал. А доказывать что-то другим – занятие неблагодарное: они тоже все себе доказали.

Солженицына повесили.

Встревать в дискуссии об А.С. и впрямь не хочется. Ибо к услугам клевретов есть миф, изготовленный Паламарчуком и Сараскиной, к услугам супостатов – антимиф работы Ржезача и Бушина. Все аргументы так или иначе восходят к ним и давным-давно деградировали до мемов. Оттого любая полемика о сабже похожа на stand-up comedy: «Последний великий русский!» – «Литературный власовец!» – «Щ-262!» – «Ветров!» – «Иван Денисович Шухов!» – «Сим Симыч Карнавалов!» – «Жить не по лжи!» – «67 миллионов заживо расстрелянных!» – и так далее, до жестокой оскомины, до лютой изжоги. На этом фоне молчание – золото аж 750-й пробы. Но, к несчастью, ноблесс меня оближ.

Вот что занятно, господа: во всех солженицынских дебатах напрочь отсутствует литературная составляющая. Что вполне закономерно. Выдающегося писателя способен переварить лишь выдающийся читатель, с монашеским самоотречением и самурайской выдержкой. В итоге традиционное «не читал, но осуждаю» органически дополняется неожиданным «не читал, но одобряю». Что тоже закономерно: А.С. в литературном отношении – явление вполне пушкинское, «ничего или очень мало». Да кого это волнует? – в отечестве нашем ценят не текст, но автора. Потому литературный успех чаще всего достигается нелитературными средствами. О чем и писал недавно Сергей Митрофанов (отъявленный либерал, если что): «Шаламов, наверно, был злее, социологичнее и литературнее, чем Солженицын. А многие другие – точнее и историчнее. Но только Солженицыну каким-то чудом удалось превратить свое творчество в акцию… и в театр».

Да Бог с ним, с театром, эта сфера вне изящной словесности. Помолясь, за книгу, дети, Бог лениться не велит!

За книгой невзначай выясняется любопытное обстоятельство: при всех своих инвективах в адрес образованщины Солженицын работал именно для нее. Пропуск в его target group – дефицит знаний, полная неспособность к аналитике и неинкурабельное дурновкусие.

А.С. противопоставил стальной и свинцовой большевистской утопии свою – православно-самодержавно-народную, в золотых эполетах поверх расшитой косоворотки. Хоть убейте, не возьму в толк, чем граф Сергей Семенович Уваров лучше секретаря ЦК КПСС Михаила Андреевича Суслова.

Великий мыслитель большей частью изрекал трюизмы: а) процветание страны зависит не от столицы, а от провинции; б) голосовать на выборах нужно не за партии, а за людей – и далее по списку, на все буквы алфавита. «Солженицын – вот как пассажир автобуса, который на всех остановках по требованию кричит во весь голос: “Водитель! Я требую! Остановите вагон!” Вагон останавливается. Это безопасное упреждение необычайно», – огрызнулся желчный Варлам Шаламов.

Записной русский патриот был не в ладах с отечественной историей: «Наполеон почему Москвы не нашел? Да из-за полесских и ильменских болот» («Архипелаг ГУЛАГ», т. 1»); «Дальше улица выводила к памятнику Ленина (вместо выкинутого на переплавку клодтовского памятника атаману Платонову)» («Архипелаг ГУЛАГ», т. 3). Да был Бонапарт в белокаменной, а в Новочеркасске стоял памятник атаману Платову. Вы будете смеяться, но с родной грамматикой у русского патриота тоже хронические нелады: «аннальное отверстие», «девчёнки» («Архипелаг ГУЛАГ», т. 1, 2).

Солженицын влегкую уделал Стивена Кинга: «На Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 роту заключенных около ста человек за невыполнение нормы загнали на костер – и они сгорели» («Архипелаг ГУЛАГ», т. 2). Хм. А не посчитать ли нам, уважаемые кроты? Задачка для начальной школы: чтобы сжечь одного человека, требуется около 350 килограммов дров, сколько дров нужно, чтобы сжечь сотню? Ответ: 35 000 кило. То бишь 68 с лишним кубометров. Вот это аутодафе, Торквемада нервно курит. Автор, правда, признал: трудно поверить. Но поверил: «Те, кто морозят людей и взрывают людей, – почему не могут их сжечь?» Хотя с «Архипелага» взятки гладки – «опыт художественного исследования», и только.

Наше все изъяснялось юродствующим, вывихнутым во всех суставах языком: «положение перепрокинутости», «отволгнув от боя», «баб охабачивал», «на поджиде», «сбекрененная фуражка», «охуждатели». И прочий абырвалг, помноженный на инда взопревшие озимые. Ежели кому-то мало, могу продолжить: «Один перебор пальцами – и тот же перепых, обжегший в первом свале!» («Красное колесо. Узел II»). Для особо непонятливых: это была эротическая сцена. Тут уж как обопнешься – придешь в положение перепрокинутости. Сопритюкнешься и заколдобишься – сперва спрохвала, а опосля шигардом. Мозги бекренятся, отволгнув, и негайно тянет в охуждатели. Кстати, проф. Вера Карпович составила «Словарь трудных слов у Солженицына» – исполать русскому классику, что нуждается в переводе на язык родных осин. Без любимых диалектизмов и корявых неологизмов у автора моментально обостряется застарелая алекситимия: «Государь сразу облегчился…» («Красное колесо. Узел II»). Александр Исаевич, зачем вы нас смущаете? – но читаем дальше: «…почти обрадовался». Испытал чувство облегчения, во как. «Мы переписывались с ним во время войны между двумя участками фронта» («Архипелаг ГУЛАГ», т. 1). Стало быть, война шла не между РККА и вермахтом – между двумя участками фронта. Сами с собой воевали, поздравляю. Букероносицу Колядину (помните?) за такое письмо перемазали смолой и обваляли в перьях. Солженицыну Российская академия наук пожаловала Большую золотую медаль имени Ломоносова за выдающийся вклад в развитие русской литературы и русского языка. Извините, но в чем, собственно, разница?

Виноват, растекся по древу. Вернемся к нашим… э-э… в общем, комсомольцам. При перечисленных вводных неизбежен вопрос: на кой ляд гальванизировать труп полуграмотного графомана?

Давно говорю, что наивысшее достижение Древнего Рима – умение разрешать все мыслимые непонятки единственным вопросом: cui prodest? Итак: кому выгодна солжефрения?

Версия первая: Фонду Солженицына, которым рулит вдова классика. Прогулки по матрениным дворам уже не те, а тут юбилейный год на носу – впору масла в огонь плеснуть. Лиля Брик (если кто не в курсе, наследница половины авторских прав Маяковского) в подобной ситуации писала челобитные Сталину – и тот снисходительно подтверждал: «Лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи». Дальнейшее вы и без меня знаете.

Версия вторая: Кремлю. Оглянитесь, коли не лень. Темпы падения реальных доходов россиян в 2016 году: июнь  – 4,8 процента, июль – 7,3 процента, август – 8,3 процента. В Свердловской области, где живу, МРОТ – 8 862 рубля, а прожиточный минимум на душу населения – 10 230. Минфин вот-вот прекратит индексировать зарплаты бюджетников. Тут необходима светошумовая граната – чтоб человек отвлекся от своего пустого кармана. Медийные М84 летят одна за другой: телегония, женское обрезание, Джок Стерджесс, памятник Ивану Грозному, доска в честь Маннергейма. И Солженицын – что ложка к обеду. И скандал вокруг повешенного чучела весьма к месту. Опять же вспомним мудрых римлян: divide et impera…

Версия третья: РКСМ (б). Ребята подпили, горят рвением – но объективно работают либо на Фонд Солженицына, либо на власть, которую сами же обвинили в политической несостоятельности. Простим со скидкой на малолетство…

Впрочем, сухой остаток в любой ситуации один и тот же.

Солжефрения – лишь частный случай повальной российской некрофилии. Остави мертвых погребсти своя мертвецы – не нам, видать, писано. А жаль.

Российская интеллигенция снова продемонстрировала свою фатальную неспособность договориться о базовых понятиях. Стоит ли чистить по утрам зубы. Переходить ли улицу на красный свет. Считать ГУЛАГ злом или благом. А пора бы – ведь в стену гвоздь не вбит и огород не полот.

Нет пророков в своем отечестве. А равно и в любом другом. Есть PRороки. Потому прав был бравый солдат Швейк: доброй свинье все впрок – что фимиам, что веревка.

Поэтому лучшая месть – отнюдь не повешение, но забвение. Не обычай дегтем щи белить, на то сметана, сказал бы сабж.