Оригинал взят у
Распространенная привычка – говорить и считать, что «у нас» - «всё плохо». Это неверно. Очень даже многое «хорошо»: и в Совке, и в Постсовке работало много первоклассных ученых, конструкторов, осуществлялась масса перспективных разработок и т.д. Проблемы обычно начинались от «запуска в серию» до применения, потому что «изобретатели» и «руководители-применители» - были людьми совершенно разного человеческого качества. До сих пор действует модель взаимоотношений «спецы» - «комиссары». То же оружие (в самом широком смысле) у нас вообще-то хорошее, его создают культурные люди, вот только используют его малокультурные. Спецы поддерживают определенный уровень, позволяющий производить какие-то действия, но вот к решениям по этим действиям их никогда не допускают, решения принимают люди иного склада и иной биографии - комиссары (те самые «кухарки», которые вообразили, что они «могут управлять государством»).
Эту единственно для нее возможную модель соввласть практиковала с самого начала своего бытия. Обойтись без «спецов» СВ ни в коем случае не могла (и года не прошло, как лозунг немедленной ликвидации «старого аппарата» сменился озабоченностью «саботажа» бывших чиновников). Даже когда «спец» по идее должен был «командовать» (напр., армейскими соединениями) на 1 спеца полагалось 2 комиссара с равным голосом при принятии решений (даже после попыток введения «единоначалия» – когда «спецы» считались уже «чисто своими», на уровне армий и выше все равно функционировали «военные советы» с тем же соотношением генералов и партдеятелей).
Значительная часть культурного слоя (в более продвинутых своих слоях – до половины, а в самых высших – еще больше) была после 1917 истреблена или изгнана (и продолжала «чиститься» и уничтожаться в 20-30-е). И это было вполне рационально: совершенно невозможно представить себе существование того советского общества, которое было создано, если бы в стране оставались все те люди, которые ранее составляли культурный слой (даже в «опущенном» состоянии, на положении вахтеров или сторожей, они бы общались, размножались, поддерживая в своей среде соответствующие понятия и культурный уровень).
Но осталось все равно очень много. Их было недостаточно, чтобы обеспечить общий облик, культурное лицо страны, но вполне достаточно, чтобы государственный механизм элементарно функционировал, при том, чтобы доля «социально-опасных» элементов не превышала уровень, угрожающий основам социальной политики СВ. Идеальным вариантом конечно было, когда «социально-опасные элементы» занимались научными разработками, сидя в натуральном заключении. И хотя «шарага» как конкретное явление – принадлежность лишь определенного периода, по большому счету в советском обществе реализовывалась примерно эта модель: «спецы» вынуждены были существовать в строго отведенной им роли - вне «командования» и тем более принятия политических решений, не имея возможности покинуть страну.
Традиция «спецовства» не прерывалась все годы существования СВ, существовала соответствующая самовоспроизводящаяся среда в разных областях, даже, между прочим, и в гуманитарных. В последних, конечно, ее успешно размывали, внедряя массу советских выдвиженцев-образованцев «от станка» и обеспечивая последним преобладающее в данной сфере положение. Но в технических, точных и естественных (от состояния коих напрямую зависело элементарное выживание СВ) особенно трогать все-таки боялись, не только закрывая глаза на не соответствующее советской морали поведение каких-нибудь ландау, но и не препятствуя им выдвигать и продвигать в качестве смены себе подобных.
Я не раз показывал, что состав ученых и специалистов (не только в элитной, но и в основной своей части) и в смысле образовательных характеристик, и в смысле доли выходцев из минимально культурной среды не только «отличается», а прямо противоположен составу партийно-политического и хозяйственного руководства (это, что называется, «медицинский факт»). В любой нормальной стране, независимо от общего уровня, картина всегда обратная: соответствующие показатели политико-экономической элиты там всегда выше, чем образованного слоя в целом. Это вот такая у нас «особенная гордость» - очень характерная и специфическая черта СССРФ. Во многом, как представляется, определяющая и суть, и конкурентные возможности государственного организма.
Эту единственно для нее возможную модель соввласть практиковала с самого начала своего бытия. Обойтись без «спецов» СВ ни в коем случае не могла (и года не прошло, как лозунг немедленной ликвидации «старого аппарата» сменился озабоченностью «саботажа» бывших чиновников). Даже когда «спец» по идее должен был «командовать» (напр., армейскими соединениями) на 1 спеца полагалось 2 комиссара с равным голосом при принятии решений (даже после попыток введения «единоначалия» – когда «спецы» считались уже «чисто своими», на уровне армий и выше все равно функционировали «военные советы» с тем же соотношением генералов и партдеятелей).
Значительная часть культурного слоя (в более продвинутых своих слоях – до половины, а в самых высших – еще больше) была после 1917 истреблена или изгнана (и продолжала «чиститься» и уничтожаться в 20-30-е). И это было вполне рационально: совершенно невозможно представить себе существование того советского общества, которое было создано, если бы в стране оставались все те люди, которые ранее составляли культурный слой (даже в «опущенном» состоянии, на положении вахтеров или сторожей, они бы общались, размножались, поддерживая в своей среде соответствующие понятия и культурный уровень).
Но осталось все равно очень много. Их было недостаточно, чтобы обеспечить общий облик, культурное лицо страны, но вполне достаточно, чтобы государственный механизм элементарно функционировал, при том, чтобы доля «социально-опасных» элементов не превышала уровень, угрожающий основам социальной политики СВ. Идеальным вариантом конечно было, когда «социально-опасные элементы» занимались научными разработками, сидя в натуральном заключении. И хотя «шарага» как конкретное явление – принадлежность лишь определенного периода, по большому счету в советском обществе реализовывалась примерно эта модель: «спецы» вынуждены были существовать в строго отведенной им роли - вне «командования» и тем более принятия политических решений, не имея возможности покинуть страну.
Традиция «спецовства» не прерывалась все годы существования СВ, существовала соответствующая самовоспроизводящаяся среда в разных областях, даже, между прочим, и в гуманитарных. В последних, конечно, ее успешно размывали, внедряя массу советских выдвиженцев-образованцев «от станка» и обеспечивая последним преобладающее в данной сфере положение. Но в технических, точных и естественных (от состояния коих напрямую зависело элементарное выживание СВ) особенно трогать все-таки боялись, не только закрывая глаза на не соответствующее советской морали поведение каких-нибудь ландау, но и не препятствуя им выдвигать и продвигать в качестве смены себе подобных.
Я не раз показывал, что состав ученых и специалистов (не только в элитной, но и в основной своей части) и в смысле образовательных характеристик, и в смысле доли выходцев из минимально культурной среды не только «отличается», а прямо противоположен составу партийно-политического и хозяйственного руководства (это, что называется, «медицинский факт»). В любой нормальной стране, независимо от общего уровня, картина всегда обратная: соответствующие показатели политико-экономической элиты там всегда выше, чем образованного слоя в целом. Это вот такая у нас «особенная гордость» - очень характерная и специфическая черта СССРФ. Во многом, как представляется, определяющая и суть, и конкурентные возможности государственного организма.