Игорь Манцов
Тайна, Чудо, Авторитет
Сильно расстроился, дочитав «Марсианские хроники» (1950) Брэдбери до конца. Полезли уши от гениального «Сталкера». Тарковский-то там безупречен, как больше нигде и никогда, а вот драматургический исходник Стругацких, оказывается, сильно от фактуры Брэдбери зависим.
Причём это не какие-нибудь «детали», а сущностные вещи. Оставленные города, где здания и вещи, самый воздух, - хранят память о давнем или недавнем присутствии человека. Внезапный звонок телефонного аппарата посреди всего этого запустения и одиночества…
Помню, когда 14-летним идиотом смотрел «Сталкера» в тульском кинотеатре «Родина», в момент, когда на Зоне зазвонил аппарат, окружавшие меня взрослые зрители буквально повалились от хохота. Что это было? Компенсаторный смех, нейтрализующий тотальное непонимание/несовпадение? По мне, единственное вменяемое объяснение.
Так вот, по прочтении новеллы Брэдбери «Безмолвные города», откуда коллизия со звонком напрямую подворована, кое-что понял, переосмыслил. Та, исходная новелла, в сущности, очень злая, смешная, она есть сарказм по поводу мечтательной и некритичной человеческой природы. Несравненное кино Тарковского, наоборот, очень напряжённо-серьёзное, вызывающе серьёзное. И вот этот самый злополучный смех – словно бы остаточек, который как живучий репей прицепился к подворованной коллизии и – контрабандно проник на иную художественную территорию.
Когда Профессор, собирается взорвать Заветную Комнату бомбой в 20 килотонн, Сталкер протестует и лезет в драку со словами «не смейте, не осталось ведь больше никакой надежды». Получается, Брэдбери против мечтательности, а Сталкер, Тарковский и Стругацкие «за».
Тарковский искренне полагает, что творит в духе «восточной философии». На деле, конечно, фантазии с надеждами – вышибают человечка из текущего момента, что пресловутой восточной философии глубоко враждебно. Выходит, и Тарковский небезупречен?
Мне прочие его картины казались в смысловом отношении, как бы это сказать помягче, не больно-то умными. Кроме «Сталкера». И вот, вчера пал последний бастион.
Знаете, как работал Брэдбери? Случайное слово или словосочетание он разгонял, импровизируя и полагаясь на работу бессознательного начала до размера новеллы. Потом новеллу эту, если захотелось, разгонял до романа. Утром всплыло на поверхность сознания единственное нелепое слово – вечером готова зубодробительная изобретательная новелла.
Негордый американец советовал поступать таким образом всем, даже и неписателям. Сочиняя таким образом хотя бы одну новеллу в неделю. Брэдбери справедливо утверждал, что написать 48 плохих новелл подряд логически и физически невозможно, и потому к концу года всякий рисковый обыватель неизбежно превратится в стоящего выдумщика.
Подворовавшие у Брэдбери Стругацкие переписывали по просьбе Тарковского сценарий «Сталкера» девять что ли раз, бред! Работали годами, словно невольники на галерах.
Новелла «Безмолвные города», вдобавок, - глобальная метафора. Суть в том, что универсальные мужчина и женщина безудержно фантазируют о своих будущих партнёрах/супругах, преувеличивая собственные достоинства и преуменьшая достоинства партнёра. Брэдбери даёт этот стиль мышления в режиме укрупнения, в режиме снижения и в режиме гротеска.
«Женевьева Селзор стояла в дверях салона. В руках у неё была раскрытая коробка шоколадных конфет. Коробку стискивали пухлые белые пальцы. Лицо – он увидел его, войдя в полосу света, - было круглое и толстое, глаза – два огромных яйца, воткнутых в бесформенный ком теста. Ноги – толстые, как колоды, походка тяжёлая, шаркающая. Волосы – неопределённого бурого оттенка, тщательно уложенные в виде птичьего гнезда. Губ не было вовсе, их заменял нарисованный через трафарет жирный красный рот, который то восхищённо раскрывался, то испуганно захлопывался. Брови она выщипала, оставив две тонкие ниточки», - такой увидел протагонист-мужчина свою воплотившуюся мечту, заветную фантазию.
Почему такой? Ну, потому что сам-то он непременно крут – это раз. И вдруг где-нибудь в Марсианских затерянных городах отыщется барышня посимпатичнее, попрестижнее.
Как это было в забавной дворовой советской песне, хорошо перепетой Владимиром Маркиным:
В доме восемь на Тверском бульваре
Ясно было даже детворе,
Что из сто второй квартиры парень –
Самый симпа-атичный во дворе…
«Безмолвные» пустые города и единственная оставшаяся, единственная доставшаяся герою женщина нужны Брэдбери лишь для того, чтобы акцентировать Заветную Встречу. Всё это про людей, про нас с вами, а не про Тайну Тайн. Фантазии и надежды на нечто невероятное здесь высмеиваются, а не воспеваются, как у Тарковского со Стругацкими.
Просто удивительно, до чего противоположный вектор. У американца никаких таких «пустых городов» нет. Два единственных человека – это ведь как будто театральный фонарь выхватил актёра и актёрку в темноте сцены. Наши же всё переворачивают, переводя в режим натурализма.
При этом взыскуют Тайны, Чуда. Об Авторитете напишем ниже.
«Здравствуйте», - она пожала его руку. Её пальцы были липкими от шоколада».
Забавно, что этот высокомерный мечтательный герой Брэдбери в глазах очаровательной толстушки тоже не Гэри Купер и не Кларк Гейбл. Женщина, что называется, наносит ответный удар. Но поскольку протагонист новеллы мужчина, и вся вещь – его внутренний монолог, унижение мужичка выглядит не столь обидным:
«…Она вернулась к нему и облапила его. «Ты совсем не то, что я ожидала, но всё же ничего», - призналась она. – «Спасибо», - сказал он, чуть не подавившись. – «Ах, этот Гейбл!» - она ущипнула его за ногу. – «Ой!» - сказал он».
Не умея сочинить ничего самостоятельного, подворовывают у зрелого и безупречного американского масскульта; переворачивают это всё с ног на голову, меняя саму идеологию исходного построения; ставят на «мечту» и на «надежду»; после ругают американскую культуру как бездуховную - всё это, как говорится, по-нашему, по-коммунистически. Тарковский ведь ругаться на «пустое» американское кино был горазд.
Ещё на неделе поразило, как открывали в Москве новое здание «Табакерки». Бесчисленные телевизионные сюжеты изобиловали славословием Начальству.
Нижние чины, подневольные актёры с актёрками, - славословили Табакову, а тот - мэру Собянину. Конечно, мы приучены уже за 25 постсоветских лет к обожествлению фигуры начальника, ведь КВН Маслякова – тот уже попросту превращён в Высшую Надпартийную Школу Подобострастной Любви К Начальству Любого Уровня. Однако, одно дело КВН, другое дело - высокое и вроде бы внутренне независимое театральное искусство.
А нет, уже никому из них, нижних или вальяжных деятелей, неприличность подобного поведения непонятна. Табаков вытаскивает на сцену детей и жену, славословия и облизывание достаются уже и этим. Меры никакой нету, вкуса никакого нету, позор, но дают под вывеской Экспансия Мирового Духа.
Хорошо, что, как я уже писал в одной из прежних колоночек, сегодня в России – и опять-таки лишь благодаря экспорту здоровой западной или восточной образности – можно категорически от тутошней больной и несамостоятельной культурки дистанцироваться. Воркаут и линди-хоп, йога и буги-вуги, марафон и полумарафон…
Отдадим всевозможному начальству престижную, по его мнению, территорию Высокого, Вечного, Многомудрого. Пользуйтесь, фантазируйте и надейтесь.
Кстати, есть версия, что председатель Госкино Филипп Ермаш сильно благоволил Тарковскому и именно поэтому разрешил бесконечно, три, что ли, раза, переснимать «Сталкера».
Начальникам нравится мучительное.
Тайна, Чудо, Авторитет
Сильно расстроился, дочитав «Марсианские хроники» (1950) Брэдбери до конца. Полезли уши от гениального «Сталкера». Тарковский-то там безупречен, как больше нигде и никогда, а вот драматургический исходник Стругацких, оказывается, сильно от фактуры Брэдбери зависим.
Причём это не какие-нибудь «детали», а сущностные вещи. Оставленные города, где здания и вещи, самый воздух, - хранят память о давнем или недавнем присутствии человека. Внезапный звонок телефонного аппарата посреди всего этого запустения и одиночества…
Помню, когда 14-летним идиотом смотрел «Сталкера» в тульском кинотеатре «Родина», в момент, когда на Зоне зазвонил аппарат, окружавшие меня взрослые зрители буквально повалились от хохота. Что это было? Компенсаторный смех, нейтрализующий тотальное непонимание/несовпадение? По мне, единственное вменяемое объяснение.
Так вот, по прочтении новеллы Брэдбери «Безмолвные города», откуда коллизия со звонком напрямую подворована, кое-что понял, переосмыслил. Та, исходная новелла, в сущности, очень злая, смешная, она есть сарказм по поводу мечтательной и некритичной человеческой природы. Несравненное кино Тарковского, наоборот, очень напряжённо-серьёзное, вызывающе серьёзное. И вот этот самый злополучный смех – словно бы остаточек, который как живучий репей прицепился к подворованной коллизии и – контрабандно проник на иную художественную территорию.
Когда Профессор, собирается взорвать Заветную Комнату бомбой в 20 килотонн, Сталкер протестует и лезет в драку со словами «не смейте, не осталось ведь больше никакой надежды». Получается, Брэдбери против мечтательности, а Сталкер, Тарковский и Стругацкие «за».
Тарковский искренне полагает, что творит в духе «восточной философии». На деле, конечно, фантазии с надеждами – вышибают человечка из текущего момента, что пресловутой восточной философии глубоко враждебно. Выходит, и Тарковский небезупречен?
Мне прочие его картины казались в смысловом отношении, как бы это сказать помягче, не больно-то умными. Кроме «Сталкера». И вот, вчера пал последний бастион.
Знаете, как работал Брэдбери? Случайное слово или словосочетание он разгонял, импровизируя и полагаясь на работу бессознательного начала до размера новеллы. Потом новеллу эту, если захотелось, разгонял до романа. Утром всплыло на поверхность сознания единственное нелепое слово – вечером готова зубодробительная изобретательная новелла.
Негордый американец советовал поступать таким образом всем, даже и неписателям. Сочиняя таким образом хотя бы одну новеллу в неделю. Брэдбери справедливо утверждал, что написать 48 плохих новелл подряд логически и физически невозможно, и потому к концу года всякий рисковый обыватель неизбежно превратится в стоящего выдумщика.
Подворовавшие у Брэдбери Стругацкие переписывали по просьбе Тарковского сценарий «Сталкера» девять что ли раз, бред! Работали годами, словно невольники на галерах.
Новелла «Безмолвные города», вдобавок, - глобальная метафора. Суть в том, что универсальные мужчина и женщина безудержно фантазируют о своих будущих партнёрах/супругах, преувеличивая собственные достоинства и преуменьшая достоинства партнёра. Брэдбери даёт этот стиль мышления в режиме укрупнения, в режиме снижения и в режиме гротеска.
«Женевьева Селзор стояла в дверях салона. В руках у неё была раскрытая коробка шоколадных конфет. Коробку стискивали пухлые белые пальцы. Лицо – он увидел его, войдя в полосу света, - было круглое и толстое, глаза – два огромных яйца, воткнутых в бесформенный ком теста. Ноги – толстые, как колоды, походка тяжёлая, шаркающая. Волосы – неопределённого бурого оттенка, тщательно уложенные в виде птичьего гнезда. Губ не было вовсе, их заменял нарисованный через трафарет жирный красный рот, который то восхищённо раскрывался, то испуганно захлопывался. Брови она выщипала, оставив две тонкие ниточки», - такой увидел протагонист-мужчина свою воплотившуюся мечту, заветную фантазию.
Почему такой? Ну, потому что сам-то он непременно крут – это раз. И вдруг где-нибудь в Марсианских затерянных городах отыщется барышня посимпатичнее, попрестижнее.
Как это было в забавной дворовой советской песне, хорошо перепетой Владимиром Маркиным:
В доме восемь на Тверском бульваре
Ясно было даже детворе,
Что из сто второй квартиры парень –
Самый симпа-атичный во дворе…
«Безмолвные» пустые города и единственная оставшаяся, единственная доставшаяся герою женщина нужны Брэдбери лишь для того, чтобы акцентировать Заветную Встречу. Всё это про людей, про нас с вами, а не про Тайну Тайн. Фантазии и надежды на нечто невероятное здесь высмеиваются, а не воспеваются, как у Тарковского со Стругацкими.
Просто удивительно, до чего противоположный вектор. У американца никаких таких «пустых городов» нет. Два единственных человека – это ведь как будто театральный фонарь выхватил актёра и актёрку в темноте сцены. Наши же всё переворачивают, переводя в режим натурализма.
При этом взыскуют Тайны, Чуда. Об Авторитете напишем ниже.
«Здравствуйте», - она пожала его руку. Её пальцы были липкими от шоколада».
Забавно, что этот высокомерный мечтательный герой Брэдбери в глазах очаровательной толстушки тоже не Гэри Купер и не Кларк Гейбл. Женщина, что называется, наносит ответный удар. Но поскольку протагонист новеллы мужчина, и вся вещь – его внутренний монолог, унижение мужичка выглядит не столь обидным:
«…Она вернулась к нему и облапила его. «Ты совсем не то, что я ожидала, но всё же ничего», - призналась она. – «Спасибо», - сказал он, чуть не подавившись. – «Ах, этот Гейбл!» - она ущипнула его за ногу. – «Ой!» - сказал он».
Не умея сочинить ничего самостоятельного, подворовывают у зрелого и безупречного американского масскульта; переворачивают это всё с ног на голову, меняя саму идеологию исходного построения; ставят на «мечту» и на «надежду»; после ругают американскую культуру как бездуховную - всё это, как говорится, по-нашему, по-коммунистически. Тарковский ведь ругаться на «пустое» американское кино был горазд.
Ещё на неделе поразило, как открывали в Москве новое здание «Табакерки». Бесчисленные телевизионные сюжеты изобиловали славословием Начальству.
Нижние чины, подневольные актёры с актёрками, - славословили Табакову, а тот - мэру Собянину. Конечно, мы приучены уже за 25 постсоветских лет к обожествлению фигуры начальника, ведь КВН Маслякова – тот уже попросту превращён в Высшую Надпартийную Школу Подобострастной Любви К Начальству Любого Уровня. Однако, одно дело КВН, другое дело - высокое и вроде бы внутренне независимое театральное искусство.
А нет, уже никому из них, нижних или вальяжных деятелей, неприличность подобного поведения непонятна. Табаков вытаскивает на сцену детей и жену, славословия и облизывание достаются уже и этим. Меры никакой нету, вкуса никакого нету, позор, но дают под вывеской Экспансия Мирового Духа.
Хорошо, что, как я уже писал в одной из прежних колоночек, сегодня в России – и опять-таки лишь благодаря экспорту здоровой западной или восточной образности – можно категорически от тутошней больной и несамостоятельной культурки дистанцироваться. Воркаут и линди-хоп, йога и буги-вуги, марафон и полумарафон…
Отдадим всевозможному начальству престижную, по его мнению, территорию Высокого, Вечного, Многомудрого. Пользуйтесь, фантазируйте и надейтесь.
Кстати, есть версия, что председатель Госкино Филипп Ермаш сильно благоволил Тарковскому и именно поэтому разрешил бесконечно, три, что ли, раза, переснимать «Сталкера».
Начальникам нравится мучительное.