Игорь Манцов
Тема козявок
В передаче канала «Россия 1» «Семейный альбом» ведущий Евгений Додолев приходит в семью Олега Табакова. Сын звезды уже работает в теперешнем театре папика и с нескрываемым восторгом напоминает, как в давнем спектакле «Современника» Олег Павлович, играя маленькую роль, в сцене похорон ковырял нос, вытирая об стол козявки, привлекая тем самым внимание товарищей.
Типа «всё можно».
Табаков реагирует с достоинством, не без удовольствия от такого вот изобретательного себя: «Без комментариев. Мы веселились, как могли, хе-хе». Дело даже не в том, что сама по себе подобная грязноватая глупость не смешна. Показательно, что её обсуждают/обхохатывают на государственном канале в нормальном режиме.
Барин самодурничает, домашние неумно лебезят, телевизор канонизирует.
Дальше - больше. Совсем мелкую дочку спрашивают: «Мария, ты бываешь у папы на работе? Нравится? Будешь там работать? Точно, определилась уже?» - «Да! Да! Да! Да!» Удивительное дело. Мало того, что речь о государственном театре, а не о частной папкиной лавочке. Так ведь театр – МХАТ, как же можно?
Всё-таки русский начальник – тяжёлый случай. С одной стороны, хочется, чтобы в России русские становились начальниками по преимуществу. А с другой…
Едва насмотришься, во что вырождается человечек, получив должность и к ней попривыкнув, затоскуешь. Пишу об этом на «Русском Интересе» с чувством тоски и глубокого недоумения.
В недавнем сериале «Таинственная страсть» был эпизод, где реконструирована история постановки в «Современнике» спектакля по роману Ивана Гончарова «Обыкновенная история» (1970). Ставила Галина Волчек, роли играли Михаил Козаков и как раз Олег Павлович Табаков.
Там, если правильно помню, Адуев в исполнении Табакова постепенно превращается из застенчивого юноши в наглого приспособленца. Так вот, шестидесятники в сериале «Таинственная страсть» толпою бегут после премьерного спектакля в гримёрки к актёрам, ликуют, смакуют гражданское мужество. Дескать, как прекрасно удалось разоблачить под маской царской России Страну Советов!
Сама Галина Волчек пишет в 2012, вспоминая:
«…Все вместе работало на образ государственной машины, которая переехала, сломала человека. Сломала этого восторженного романтика, юного, честного мальчика с голубыми глазами и по-детски пухлыми щеками, открытого миру, самозабвенно читавшего «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы». Именно машина превращала его в жесткого безнравственного прагматика.
Как в ситуации всеобщего оцепенения, разрушительного цинизма, омертвелой бюрократии, ушлого и умелого приспособленчества сохранить в себе человека, как в этом мире стертых, серых лиц попытаться отвоевать лицо собственное, ни на кого не похожее – вот главные вопросы спектакля. «Обыкновенная история» была историей поражений, историей конформизма. Вся ее трагичность – именно в ординарности и закономерности происходящего. История, случившаяся с Сашенькой Адуевым, обыкновенна, она вторична, третична, она не исключение из правил, она само правило. Переламывают тех, кто переламывается».
Они сами, антисоветские художнички, типа не переламываются. Эвона как вломили туповатой Советской Власти!
Итак, они протестовали против советской государственной машины. Попутно, прямо на сцене, выковыривая из носа козявки (почему, кстати, тема козявок не раскрыта в упомянутом сериале?!). Шатали/ломали. Для чего?
Ясное дело, для того, чтобы барин мог теперь пристраивать «к себе в театр» собственных деток. Пошловато и безостановочно похохатывая.
Сюжет этот к вопросу о том, какие цели были у советских диссидентов. «Мы строили, строили и, наконец, построили!» Козявки легализованы, поздравляю.
Вот, оказывается, за что боролись.
Это как у Стругацких: Динозавр думал, что хочет помочь человеку, а его бессознательное вожделело козявок, это в результате и получил, после чего благородно повесился.
Кстати, упомянутое симптоматичное действо у Табаковых, вот оно: https://russia.tv/video/show/brand_id/61041/episode_id/1432667/video_id/1541221/
Невозможно не удивляться барскому кокетству, бесконечным намёкам на «гениальность». Чего стоит эта «гениальность» сейчас предметно покажу. Пару лет назад, когда ещё имел аккаунт на Фейсбуке, подробно нижеследующее излагал, сейчас – кратко.
Итак, молодой выпускник школы-студии МХАТ Леонид Броневой надеялся получить распределение в базовый театр или хоть в новообразованный «Современник». Однако, московские товарищи во главе с Ефремовым и Табаковым его туда не взяли. Хотя Броневому место было нужнее других: провинциальный человек, так просто в Москве не зацепишься. Как мотивировали, Броневой не уточняет, но как-то, видимо, неубедительно и обидно, ибо спустя десятилетия вспоминает он историю с зубовным скрежетом.
Послужил в глухой провинции, в театрах, не соответствующих уровню дарования. Впрочем, плевать все хотели на этот уровень. Уже зрелым, никому не известным человеком нечеловеческими трудами-заботами снова проникает в Москву, потихонечку притирается, протыривается, но по-прежнему никому не известен за пределами театральной тусовки. Наверняка комплексует. Не может никак реализоваться!
Табаков же тем временем снимается в десятках кинофильмов, гремит. Однообразно немножечко играет, на двух-трёх, хотя и хорошо отточенных, приёмчиках, но поднимается по карьерной лестнице выше и выше.
Момент истины наступает у Лиозновой в «Семнадцати мгновеньях весны». Каков был замысел Юлиана Семёнова? Штирлиц располагается меж двух огней, меж двух начальников. Один Шелленберг, второй Мюллер. То есть исходная структура предполагает абсолютное равенство этих фигур, так было придумано/прописано. Две скалы, а между ними наш замечательно скрытный Штирлиц.
Они балагурят, он помалкивает и делает своё героическое дело.
На роль Шелленберга приглашён всем известный Табаков, на роль Мюллера никому не известный, грузный, лысоватый, невзрачный Броневой. Что происходит далее? Осуществляется сюжет под кодовым названием «Страшная месть».
Когда станете пересматривать «Семнадцать мгновений…», осознавайте базовую вещь: кино в том виде, который нам всем знаком, сделано персонально Броневым. Известно, что очень долгое время Лиознова с ним воевала. Почему? А он попросту начал ломать структуру. Смею предположить, начал уничтожать своего коллегу, своего товарища по Рейху. В смысле, начал доказывать, кто более был достоин оставаться в «Современнике» или во МХАТе.
Броневой, на глубине души человек, наверное, не слишком добрый и уж точно злопамятный, заодно уничтожает всех прочих звёзд первого и даже высшего уровня, всех их отодвигает на второй план. Только Штирлиц равен ему, только Штирлиц. Ну, этот же «наш», «свой», а так-то он бы и Тихонова уделал.
Видно, что прочие актёры сериала «играют», один только Броневой воюет, живёт, решает экзистенциальную задачу. Для него переиграть «современниковцев», МХАТовцев, прочих, а в особенности Табакова – дело жизни.
Уделал так, что перекосил всю конструкцию. Где в этом фильме Шелленберг, а где Мюллер?!
Так то.
А вообще, собирался писать про картину «Хороший мальчик» Оксаны Карас и немножечко про картину «Она» Пола Верховена. Переношу на будущее.
Собственно, я против Олега Табакова ничего не имею. Имею против «рюски барин», против антисоветчиков и диссидентов. Неприятные.
Сделали с моею страной нечто неприличное. Десятилетия настаивали на своих особенных правах.
Нет у них никаких таких особенных прав, всё – неубедительное.
Тема козявок
В передаче канала «Россия 1» «Семейный альбом» ведущий Евгений Додолев приходит в семью Олега Табакова. Сын звезды уже работает в теперешнем театре папика и с нескрываемым восторгом напоминает, как в давнем спектакле «Современника» Олег Павлович, играя маленькую роль, в сцене похорон ковырял нос, вытирая об стол козявки, привлекая тем самым внимание товарищей.
Типа «всё можно».
Табаков реагирует с достоинством, не без удовольствия от такого вот изобретательного себя: «Без комментариев. Мы веселились, как могли, хе-хе». Дело даже не в том, что сама по себе подобная грязноватая глупость не смешна. Показательно, что её обсуждают/обхохатывают на государственном канале в нормальном режиме.
Барин самодурничает, домашние неумно лебезят, телевизор канонизирует.
Дальше - больше. Совсем мелкую дочку спрашивают: «Мария, ты бываешь у папы на работе? Нравится? Будешь там работать? Точно, определилась уже?» - «Да! Да! Да! Да!» Удивительное дело. Мало того, что речь о государственном театре, а не о частной папкиной лавочке. Так ведь театр – МХАТ, как же можно?
Всё-таки русский начальник – тяжёлый случай. С одной стороны, хочется, чтобы в России русские становились начальниками по преимуществу. А с другой…
Едва насмотришься, во что вырождается человечек, получив должность и к ней попривыкнув, затоскуешь. Пишу об этом на «Русском Интересе» с чувством тоски и глубокого недоумения.
В недавнем сериале «Таинственная страсть» был эпизод, где реконструирована история постановки в «Современнике» спектакля по роману Ивана Гончарова «Обыкновенная история» (1970). Ставила Галина Волчек, роли играли Михаил Козаков и как раз Олег Павлович Табаков.
Там, если правильно помню, Адуев в исполнении Табакова постепенно превращается из застенчивого юноши в наглого приспособленца. Так вот, шестидесятники в сериале «Таинственная страсть» толпою бегут после премьерного спектакля в гримёрки к актёрам, ликуют, смакуют гражданское мужество. Дескать, как прекрасно удалось разоблачить под маской царской России Страну Советов!
Сама Галина Волчек пишет в 2012, вспоминая:
«…Все вместе работало на образ государственной машины, которая переехала, сломала человека. Сломала этого восторженного романтика, юного, честного мальчика с голубыми глазами и по-детски пухлыми щеками, открытого миру, самозабвенно читавшего «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы». Именно машина превращала его в жесткого безнравственного прагматика.
Как в ситуации всеобщего оцепенения, разрушительного цинизма, омертвелой бюрократии, ушлого и умелого приспособленчества сохранить в себе человека, как в этом мире стертых, серых лиц попытаться отвоевать лицо собственное, ни на кого не похожее – вот главные вопросы спектакля. «Обыкновенная история» была историей поражений, историей конформизма. Вся ее трагичность – именно в ординарности и закономерности происходящего. История, случившаяся с Сашенькой Адуевым, обыкновенна, она вторична, третична, она не исключение из правил, она само правило. Переламывают тех, кто переламывается».
Они сами, антисоветские художнички, типа не переламываются. Эвона как вломили туповатой Советской Власти!
Итак, они протестовали против советской государственной машины. Попутно, прямо на сцене, выковыривая из носа козявки (почему, кстати, тема козявок не раскрыта в упомянутом сериале?!). Шатали/ломали. Для чего?
Ясное дело, для того, чтобы барин мог теперь пристраивать «к себе в театр» собственных деток. Пошловато и безостановочно похохатывая.
Сюжет этот к вопросу о том, какие цели были у советских диссидентов. «Мы строили, строили и, наконец, построили!» Козявки легализованы, поздравляю.
Вот, оказывается, за что боролись.
Это как у Стругацких: Динозавр думал, что хочет помочь человеку, а его бессознательное вожделело козявок, это в результате и получил, после чего благородно повесился.
Кстати, упомянутое симптоматичное действо у Табаковых, вот оно: https://russia.tv/video/show/brand_id/61041/episode_id/1432667/video_id/1541221/
Невозможно не удивляться барскому кокетству, бесконечным намёкам на «гениальность». Чего стоит эта «гениальность» сейчас предметно покажу. Пару лет назад, когда ещё имел аккаунт на Фейсбуке, подробно нижеследующее излагал, сейчас – кратко.
Итак, молодой выпускник школы-студии МХАТ Леонид Броневой надеялся получить распределение в базовый театр или хоть в новообразованный «Современник». Однако, московские товарищи во главе с Ефремовым и Табаковым его туда не взяли. Хотя Броневому место было нужнее других: провинциальный человек, так просто в Москве не зацепишься. Как мотивировали, Броневой не уточняет, но как-то, видимо, неубедительно и обидно, ибо спустя десятилетия вспоминает он историю с зубовным скрежетом.
Послужил в глухой провинции, в театрах, не соответствующих уровню дарования. Впрочем, плевать все хотели на этот уровень. Уже зрелым, никому не известным человеком нечеловеческими трудами-заботами снова проникает в Москву, потихонечку притирается, протыривается, но по-прежнему никому не известен за пределами театральной тусовки. Наверняка комплексует. Не может никак реализоваться!
Табаков же тем временем снимается в десятках кинофильмов, гремит. Однообразно немножечко играет, на двух-трёх, хотя и хорошо отточенных, приёмчиках, но поднимается по карьерной лестнице выше и выше.
Момент истины наступает у Лиозновой в «Семнадцати мгновеньях весны». Каков был замысел Юлиана Семёнова? Штирлиц располагается меж двух огней, меж двух начальников. Один Шелленберг, второй Мюллер. То есть исходная структура предполагает абсолютное равенство этих фигур, так было придумано/прописано. Две скалы, а между ними наш замечательно скрытный Штирлиц.
Они балагурят, он помалкивает и делает своё героическое дело.
На роль Шелленберга приглашён всем известный Табаков, на роль Мюллера никому не известный, грузный, лысоватый, невзрачный Броневой. Что происходит далее? Осуществляется сюжет под кодовым названием «Страшная месть».
Когда станете пересматривать «Семнадцать мгновений…», осознавайте базовую вещь: кино в том виде, который нам всем знаком, сделано персонально Броневым. Известно, что очень долгое время Лиознова с ним воевала. Почему? А он попросту начал ломать структуру. Смею предположить, начал уничтожать своего коллегу, своего товарища по Рейху. В смысле, начал доказывать, кто более был достоин оставаться в «Современнике» или во МХАТе.
Броневой, на глубине души человек, наверное, не слишком добрый и уж точно злопамятный, заодно уничтожает всех прочих звёзд первого и даже высшего уровня, всех их отодвигает на второй план. Только Штирлиц равен ему, только Штирлиц. Ну, этот же «наш», «свой», а так-то он бы и Тихонова уделал.
Видно, что прочие актёры сериала «играют», один только Броневой воюет, живёт, решает экзистенциальную задачу. Для него переиграть «современниковцев», МХАТовцев, прочих, а в особенности Табакова – дело жизни.
Уделал так, что перекосил всю конструкцию. Где в этом фильме Шелленберг, а где Мюллер?!
Так то.
А вообще, собирался писать про картину «Хороший мальчик» Оксаны Карас и немножечко про картину «Она» Пола Верховена. Переношу на будущее.
Собственно, я против Олега Табакова ничего не имею. Имею против «рюски барин», против антисоветчиков и диссидентов. Неприятные.
Сделали с моею страной нечто неприличное. Десятилетия настаивали на своих особенных правах.
Нет у них никаких таких особенных прав, всё – неубедительное.