Игорь Манцов
Труд
Посмотрел новую работу братьев Коэн, названную по-русски «Да здравствует Цезарь!». В оригинале: “Hail, Caesar!”
В сущности, эта картина - производственная. Существовал такой жанр в Советском Союзе, и его принято было, высмеивая, презирать. В среде либерально мыслящей и в среде богемной.
О, эта ничтожная в смысле объективных художественных результатов советская богема!
Неделю назад к юбилею актрисы Ольги Яковлевой канал «Культура» показал передачу о ней и старинный телефильм Анатолия Эфроса «Таня», по пьесе Арбузова. В передаче той внук актёра Качалова, театровед Алексей Бартошевич, кривя губки, восклицает: «Душевная сложность, противостоявшая хамской, насильственной власти!»
Вестимо, мальчика из хорошей семьи – обижали. А не то, он поднялся б в социальной иерархии ещё выше. Может, полетел бы на Марс.
Дальше следует телевизионная лента «Таня». В те времена, когда «хамская, насильственная власть» худо-бедно Эфроса контролировала, он снимал такие безусловные шедевры, как «Високосный год» (1961). Но в 70-е демонтаж власти в пользу богемы и около-богемы уже стал делом решённым, поэтому Эфросу позволено делать гипер-манерную и в сущности бессмысленную «Таню» (1974) или ещё более отвратительную картину по Битову «В четверг и больше никогда» (1977).
Легендарная пьеса Арбузова, в которой некогда блистала Мария Бабанова, имеет производственную основу. Муж героини – геолог, сама она сначала чертёжница, а после становится самоотверженным таёжным врачом. Вокруг – такие же трудяги, мастера своего дела, разных специальностей.
Эфросу настолько отвратителен «принцип реальности», что он фактически заплёвывает манерными плевочками производственную первооснову. Телефильм «Таня» обязателен к просмотру: ничего мертвее никто никогда на советском телевидении не снимал. И чем изобретательнее, тем мертвее. Бартошевичу, однако, нравится. Невменяемая богема в бессознательном сговоре.
Сейчас на Первом канале идёт сериал «Красная королева», про советских манекенщиц 50-60-х годов. Там последовательно проводится мысль о том, что «хамская, насильственная власть» мешала реализовываться богеме. И типа это главный/единственный конфликт драматичной эпохи. Намозоливший уже глаза актёр Баринов смачно издевается над своим персонажем, министром советской социалистической лёгкой промышленности – по определению одномерным тупым мужланом.
Так и хочется спросить актёра Баринова.
«Актёр Баринов, Вам не стыдно? Так и выкинул бы Вас на помойку истории. На помойку истории искусств».
Года три назад в диалоге с критиком Владимиром Бондаренко я вспоминал ( /www.peremeny.ru/column/view/1450/ ) великую пьесу Игнатия Дворецкого «Человек со стороны». Так и хочется процитировать самого себя:
«…Вот была, допустим, такая нашумевшая в 70-е пьеса Игнатия Дворецкого «Человек со стороны». Специально перечитал её на днях и – завыл от любопытства с восторгом.
Там вроде бы производственная «презренная» история: 32-летний инженер-металлург переводится с одного завода на другой, ещё более внушительный. Инженер борется за организацию производства, его ненавидят; многие увольняются в знак протеста против бездушных методов работы. Вот и всё.
Будто бы.
На самом деле, это удивительный по уровню анализа эпос Конца Индустриальной Эпохи, где действуют Большие Люди, едва ли не боги. Такое укрупнение нужно, чтобы взять страну в целом. Эта штука не слабее «Фауста» Гёте. Почти не шучу!
Хочу написать в рубрику «Ревизия» отдельный текст про «Человека со стороны». Пока отмечу лишь такое. Дворецкий масштабно, но и тонко показывает, как рушится Семья. Семья в самом широком смысле! Как на смену родоплеменной архаике приходит буржуазно/городского характера индивидуализм.
Догадался об уровне вещи, когда увидел на третьей что ли странице такой вот диалог:
Ч е ш к о в. <Грамоткин> толковый человек?
Щ е г о л е в а. Грамоткин был командиром Нережского полка.
Ч е ш к о в. Не понял.
Щ е г о л е в а (не глядя на него). Рабочее ополчение.
Ч е ш к о в. А… Что-то я слышал…
Щ е г о л е в а. Завод работал под огнем немцев. Это надо знать. Директор был начальником штаба полка, коммерческий директор командовал разведкой. Полуэктов Гаврила Романыч был командиром взвода… Вам придется научиться уважать прошлое завода.
Ч е ш к о в. Меня будущее интересует.
Щ е г о л е в а (быстро, внимательно смотрит на него и снова отворачивается): Имейте в виду, у нас не любят новых людей.
Ч е ш к о в. Новые становятся старыми.
Щ е г о л е в а. В Нереже для этого надо десять-пятнадцать лет.
Ч е ш к о в. Почему ж так?
Щ е г о л е в а. Не знаю. Может быть, потому, что слишком много крови пролито на нережской земле и горя много пережито. Неприятно, когда после всего этого приходит новый, чужой человек и начинает командовать тобой.
Ч е ш к о в (разглядывает копну ее волос). Вы кто?
Диссиденты вместе со столичной фрондой убедили Власть, что именно они держатели акций и Смысла. Власть, ха-ха-ха, поверила. Потом выяснилось, что помощи и даже сочувствия оттуда этой самой наивной Власти не будет никогда. Пошла гулять Болотная.
(Продолжайте, продолжайте строить страну «по Солженицыну», дескать, советская власть от дьявола!)
У Дворецкого всё не по диссидентски, то есть не по детски.
32-летнему «человеку со стороны», одинокому, свободному, сильному Чешкову - противостоит скреплённая кровью Семья. Кровью, пролитой за свою местечковую землю. Они стреляли, они сражались, они страдали, теперь они окопались на этой земле навечно; принялись лгать, приписывать, хитрить, надеясь обмануть Историю.
Это грандиозная Метафора, уровня, простите, Ибсена и Шекспира. Кто понимает, тот оценит и без моего комментария к вышеприведённому куску.
Тут никакая не «производственная тематика», но глобалка. У нас всё до сих пор так. Допустим, корпорации и человеческие коллективы, сложившиеся в боевые перестроечные годы – нереформируемы по сию пору.
Дан диагноз. И высказано предупреждение: в финале Чешков со Щёголевой - одинокие, не способные, а скорее, не желающие жить вместе - обмениваются репликами: «Куда мы едем?» - «Не знаю, куда».
«Куда ты мчишься, Русь?!» - Не даёт ответа.
Вот Вы, Владимир, снова оперируете набором традиционных имён: Алексей Толстой, Платонов, Шолохов. Всё это как раз не нужно. Заново – не нужно. Крупнейшие художники, но аграрной эпохи. И Мандельштама с Павлом Васильевыми и Маяковским – бессмысленно выкликать. Необходимо ориентироваться на Реальность, на «Здесь и Сейчас».
Довольно уже заклинать духов Прошлого.
Ушла Николаевская Империя. Что поделаешь.
Ушёл Советский Союз. Последнее прощай.
Нельзя больше дышать воздухом прошлого, а другой – свежий воздух – натурально сегодня запрещён».
Такими словами безуспешно убеждал я критика Бондаренко три года назад…
И вот – будто бы парадокс. Запад сегодня выпускает одну глубокую производственную картину за другой! А потому что вменяем.
Здесь же богема – наследница позднесоветских фрондёров – распоясалась совершенно, до стадии невменяемости.
Пару лет назад бельгийские братья Дарденны выпустили абсолютный шедевр – «Два дня, одна ночь». Тоже о производстве.
Просто индустриальная эпоха ушла, но производство-то никуда при этом не девается. У человека труда всегда полным-полно Реальных Проблем.
Герой картины братьев Коэн – голливудский директор производства, 50-х годов прошлого столетия. То есть это фильм про Начальника.
Героиня картины братьев Дарденн – уволенная работница малого предприятия, которая пытается на работе восстановиться. То есть это фильм про Подчинённую.
Что хорошо в обоих картинах? Хотя следует оговориться: фильм Дарденнов безупречен, фильм Коэнов просто удачен.
Хорошо в них то, что персонажи буржуазной эпохи даны как существа плохо самих себя осознающие. Вообще не осознающие!
И таков любой буржуа, любой человек среднего класса или выше.
В России в этом смысле тотальная невменяемость. Здесь по-прежнему любят трындеть о каком-то особом пути, хотя буржуазный порядок любой особый путь – упраздняет.
Недавно один мой хороший друг и ровесник поведал в бане о том, что глубоко чтит библейские 10 заповедей. При этом он уверен, что пресловутые заповеди – придумка Иисуса Христа. Разубедить его было невозможно. Ни в бане, ни после.
Самое интересное и симптоматичное здесь следующее. Устроившийся в жизни буржуазный гражданин соблюдает 10 заповедей не потому, что так сам решил. А потому, что весь порядок его жизни делает нарушение заповедей и невыгодным, и, зачастую, невозможным. За соблюдением следят жена, домашний юрист, полиция, соседи, и так далее.
Но развитое самосознание буржуа, базирующееся на определённом уровне потребления, не позволяет ему добровольно отказываться от «чувства свободы», от высокого о себе мнения. Поэтому он подтаскивает к своему абсолютно предсказуемому и механическому поведению – высокие максимы, вроде 10 заповедей.
Причём, для аутентичных иудеев эти заповеди были реальной проблемой, провоцировавшей труд души. Общество было архаичным, институты неразвитыми. Прелюбодействовать, убивать и тому подобное – ничегошеньки не стоило. Выполнение Божьих Заповедей было реальным трудом души.
Но не то в случае с современным, целиком регламентированным и добропорядочным буржуа!
Именно этот комплекс проблем имел в виду героический Ницше, когда объявлял Смерть Бога. Ницше презирал современного ему бюргера за лицемерие. Ницше презирал «хороших мальчиков» с «хорошими девочками».
К сожалению, в современной буржуазной России ни о чём подобном знать не хотят.
Но ладно. Разберёмся с персонажами Коэнов и Дарденнов.
Директор кинопроизводства из фильма Коэнов контролирует огромное количество богемных персонажей. Все они умудряются играть кинороли и социальные роли, которые радикально отличаются от их подлинной человеческой сущности. Директор видит это и справедливо подозревает, что и сам – такой же греховодник, обманщик.
Каждые 24 часа этот озабоченный человек отправляется на исповедь к католическому священнику. Открывает рот, чтобы рассказать о себе Стрррашную Зубодробительную Правду, но…
Но не находит за собой никакого греха, кроме греха курения!
Но даже и этот грех предписан ему супругой. Именно она запрещает господину директору курить.
Таким образом, буржуа хочет, чтобы за ним следил Бог, а на деле за ним следит жена, и только.
Обрети Семью, и ты автоматически (!) становишься Хорошим Мальчиком, Хорошей Девочкой.
Но почти та же самая история с героиней Дарденнов.
Она тоже невменяема и тоже себя не понимает.
Два дня, одна ночь это на западном сленге обозначение нерабочего времени, выходных. Героиня взяла кредиты и вместе с мужем/детьми переехала на новую квартиру. Но из-за постоянных нервных срывов она вылетает с работы. Муж в панике: практически доползли до статуса «средний класс», и вдруг социальная катастрофа!
Муж буквально заставляет героиню бороться за место, доматывается. Типа, «мы же дружная ответственная семья!» Она так и делает, изводя себя, вытравляя в себе лучшее, заветное. Половина коллег помогает ей восстановиться на службе, вторая половина мешает.
Парадокс гениальной конструкции Дарденнов в том, что Душа героини не желает ни Статуса, ни Комфорта.
Героиня не желает в поте лица горбатиться на чужого нагловатого дядю. Поэтому та половина коллег, которую мы поначалу опознаём в качестве социальных врагов, на деле оказывается коллективным другом её Души, своего рода Волшебным Помощником. А те коллеги, которые помогают героине восстановиться, являются её смертельными врагами.
Фильм братьев Коэн о производстве мифов.
Фильм братьев Дарденн о производстве мифов тоже.
И там, и там предъявлены серийность, конвейер.
И там, и там всё решает внешняя оценка. И там, и там «жизнь для других», но в плохом, в самом плохом смысле этого понятия.
Внешний контроль это контроль социума, а не Бога.
И директор Коэнов, и уволенная работница Дарденнов себя не понимают, ибо буржуазная социальная реальность отчуждает человека от своего самого заветного, смотри классиков марксизма.
Таким образом, Запад доделывает на новом историческом витке то, чем уверенно, методично и талантливо занимались под контролем партии и правительства лучшие/честные художники советской эпохи.
Между тем, как современная россиянская художественная общественность отворачивается от реальности так же нагло/мастеровито, как делала это возомнившая о себе позднесоветская богема.
Труд
Посмотрел новую работу братьев Коэн, названную по-русски «Да здравствует Цезарь!». В оригинале: “Hail, Caesar!”
В сущности, эта картина - производственная. Существовал такой жанр в Советском Союзе, и его принято было, высмеивая, презирать. В среде либерально мыслящей и в среде богемной.
О, эта ничтожная в смысле объективных художественных результатов советская богема!
Неделю назад к юбилею актрисы Ольги Яковлевой канал «Культура» показал передачу о ней и старинный телефильм Анатолия Эфроса «Таня», по пьесе Арбузова. В передаче той внук актёра Качалова, театровед Алексей Бартошевич, кривя губки, восклицает: «Душевная сложность, противостоявшая хамской, насильственной власти!»
Вестимо, мальчика из хорошей семьи – обижали. А не то, он поднялся б в социальной иерархии ещё выше. Может, полетел бы на Марс.
Дальше следует телевизионная лента «Таня». В те времена, когда «хамская, насильственная власть» худо-бедно Эфроса контролировала, он снимал такие безусловные шедевры, как «Високосный год» (1961). Но в 70-е демонтаж власти в пользу богемы и около-богемы уже стал делом решённым, поэтому Эфросу позволено делать гипер-манерную и в сущности бессмысленную «Таню» (1974) или ещё более отвратительную картину по Битову «В четверг и больше никогда» (1977).
Легендарная пьеса Арбузова, в которой некогда блистала Мария Бабанова, имеет производственную основу. Муж героини – геолог, сама она сначала чертёжница, а после становится самоотверженным таёжным врачом. Вокруг – такие же трудяги, мастера своего дела, разных специальностей.
Эфросу настолько отвратителен «принцип реальности», что он фактически заплёвывает манерными плевочками производственную первооснову. Телефильм «Таня» обязателен к просмотру: ничего мертвее никто никогда на советском телевидении не снимал. И чем изобретательнее, тем мертвее. Бартошевичу, однако, нравится. Невменяемая богема в бессознательном сговоре.
Сейчас на Первом канале идёт сериал «Красная королева», про советских манекенщиц 50-60-х годов. Там последовательно проводится мысль о том, что «хамская, насильственная власть» мешала реализовываться богеме. И типа это главный/единственный конфликт драматичной эпохи. Намозоливший уже глаза актёр Баринов смачно издевается над своим персонажем, министром советской социалистической лёгкой промышленности – по определению одномерным тупым мужланом.
Так и хочется спросить актёра Баринова.
«Актёр Баринов, Вам не стыдно? Так и выкинул бы Вас на помойку истории. На помойку истории искусств».
Года три назад в диалоге с критиком Владимиром Бондаренко я вспоминал ( /www.peremeny.ru/column/view/1450/ ) великую пьесу Игнатия Дворецкого «Человек со стороны». Так и хочется процитировать самого себя:
«…Вот была, допустим, такая нашумевшая в 70-е пьеса Игнатия Дворецкого «Человек со стороны». Специально перечитал её на днях и – завыл от любопытства с восторгом.
Там вроде бы производственная «презренная» история: 32-летний инженер-металлург переводится с одного завода на другой, ещё более внушительный. Инженер борется за организацию производства, его ненавидят; многие увольняются в знак протеста против бездушных методов работы. Вот и всё.
Будто бы.
На самом деле, это удивительный по уровню анализа эпос Конца Индустриальной Эпохи, где действуют Большие Люди, едва ли не боги. Такое укрупнение нужно, чтобы взять страну в целом. Эта штука не слабее «Фауста» Гёте. Почти не шучу!
Хочу написать в рубрику «Ревизия» отдельный текст про «Человека со стороны». Пока отмечу лишь такое. Дворецкий масштабно, но и тонко показывает, как рушится Семья. Семья в самом широком смысле! Как на смену родоплеменной архаике приходит буржуазно/городского характера индивидуализм.
Догадался об уровне вещи, когда увидел на третьей что ли странице такой вот диалог:
Ч е ш к о в. <Грамоткин> толковый человек?
Щ е г о л е в а. Грамоткин был командиром Нережского полка.
Ч е ш к о в. Не понял.
Щ е г о л е в а (не глядя на него). Рабочее ополчение.
Ч е ш к о в. А… Что-то я слышал…
Щ е г о л е в а. Завод работал под огнем немцев. Это надо знать. Директор был начальником штаба полка, коммерческий директор командовал разведкой. Полуэктов Гаврила Романыч был командиром взвода… Вам придется научиться уважать прошлое завода.
Ч е ш к о в. Меня будущее интересует.
Щ е г о л е в а (быстро, внимательно смотрит на него и снова отворачивается): Имейте в виду, у нас не любят новых людей.
Ч е ш к о в. Новые становятся старыми.
Щ е г о л е в а. В Нереже для этого надо десять-пятнадцать лет.
Ч е ш к о в. Почему ж так?
Щ е г о л е в а. Не знаю. Может быть, потому, что слишком много крови пролито на нережской земле и горя много пережито. Неприятно, когда после всего этого приходит новый, чужой человек и начинает командовать тобой.
Ч е ш к о в (разглядывает копну ее волос). Вы кто?
Диссиденты вместе со столичной фрондой убедили Власть, что именно они держатели акций и Смысла. Власть, ха-ха-ха, поверила. Потом выяснилось, что помощи и даже сочувствия оттуда этой самой наивной Власти не будет никогда. Пошла гулять Болотная.
(Продолжайте, продолжайте строить страну «по Солженицыну», дескать, советская власть от дьявола!)
У Дворецкого всё не по диссидентски, то есть не по детски.
32-летнему «человеку со стороны», одинокому, свободному, сильному Чешкову - противостоит скреплённая кровью Семья. Кровью, пролитой за свою местечковую землю. Они стреляли, они сражались, они страдали, теперь они окопались на этой земле навечно; принялись лгать, приписывать, хитрить, надеясь обмануть Историю.
Это грандиозная Метафора, уровня, простите, Ибсена и Шекспира. Кто понимает, тот оценит и без моего комментария к вышеприведённому куску.
Тут никакая не «производственная тематика», но глобалка. У нас всё до сих пор так. Допустим, корпорации и человеческие коллективы, сложившиеся в боевые перестроечные годы – нереформируемы по сию пору.
Дан диагноз. И высказано предупреждение: в финале Чешков со Щёголевой - одинокие, не способные, а скорее, не желающие жить вместе - обмениваются репликами: «Куда мы едем?» - «Не знаю, куда».
«Куда ты мчишься, Русь?!» - Не даёт ответа.
Вот Вы, Владимир, снова оперируете набором традиционных имён: Алексей Толстой, Платонов, Шолохов. Всё это как раз не нужно. Заново – не нужно. Крупнейшие художники, но аграрной эпохи. И Мандельштама с Павлом Васильевыми и Маяковским – бессмысленно выкликать. Необходимо ориентироваться на Реальность, на «Здесь и Сейчас».
Довольно уже заклинать духов Прошлого.
Ушла Николаевская Империя. Что поделаешь.
Ушёл Советский Союз. Последнее прощай.
Нельзя больше дышать воздухом прошлого, а другой – свежий воздух – натурально сегодня запрещён».
Такими словами безуспешно убеждал я критика Бондаренко три года назад…
И вот – будто бы парадокс. Запад сегодня выпускает одну глубокую производственную картину за другой! А потому что вменяем.
Здесь же богема – наследница позднесоветских фрондёров – распоясалась совершенно, до стадии невменяемости.
Пару лет назад бельгийские братья Дарденны выпустили абсолютный шедевр – «Два дня, одна ночь». Тоже о производстве.
Просто индустриальная эпоха ушла, но производство-то никуда при этом не девается. У человека труда всегда полным-полно Реальных Проблем.
Герой картины братьев Коэн – голливудский директор производства, 50-х годов прошлого столетия. То есть это фильм про Начальника.
Героиня картины братьев Дарденн – уволенная работница малого предприятия, которая пытается на работе восстановиться. То есть это фильм про Подчинённую.
Что хорошо в обоих картинах? Хотя следует оговориться: фильм Дарденнов безупречен, фильм Коэнов просто удачен.
Хорошо в них то, что персонажи буржуазной эпохи даны как существа плохо самих себя осознающие. Вообще не осознающие!
И таков любой буржуа, любой человек среднего класса или выше.
В России в этом смысле тотальная невменяемость. Здесь по-прежнему любят трындеть о каком-то особом пути, хотя буржуазный порядок любой особый путь – упраздняет.
Недавно один мой хороший друг и ровесник поведал в бане о том, что глубоко чтит библейские 10 заповедей. При этом он уверен, что пресловутые заповеди – придумка Иисуса Христа. Разубедить его было невозможно. Ни в бане, ни после.
Самое интересное и симптоматичное здесь следующее. Устроившийся в жизни буржуазный гражданин соблюдает 10 заповедей не потому, что так сам решил. А потому, что весь порядок его жизни делает нарушение заповедей и невыгодным, и, зачастую, невозможным. За соблюдением следят жена, домашний юрист, полиция, соседи, и так далее.
Но развитое самосознание буржуа, базирующееся на определённом уровне потребления, не позволяет ему добровольно отказываться от «чувства свободы», от высокого о себе мнения. Поэтому он подтаскивает к своему абсолютно предсказуемому и механическому поведению – высокие максимы, вроде 10 заповедей.
Причём, для аутентичных иудеев эти заповеди были реальной проблемой, провоцировавшей труд души. Общество было архаичным, институты неразвитыми. Прелюбодействовать, убивать и тому подобное – ничегошеньки не стоило. Выполнение Божьих Заповедей было реальным трудом души.
Но не то в случае с современным, целиком регламентированным и добропорядочным буржуа!
Именно этот комплекс проблем имел в виду героический Ницше, когда объявлял Смерть Бога. Ницше презирал современного ему бюргера за лицемерие. Ницше презирал «хороших мальчиков» с «хорошими девочками».
К сожалению, в современной буржуазной России ни о чём подобном знать не хотят.
Но ладно. Разберёмся с персонажами Коэнов и Дарденнов.
Директор кинопроизводства из фильма Коэнов контролирует огромное количество богемных персонажей. Все они умудряются играть кинороли и социальные роли, которые радикально отличаются от их подлинной человеческой сущности. Директор видит это и справедливо подозревает, что и сам – такой же греховодник, обманщик.
Каждые 24 часа этот озабоченный человек отправляется на исповедь к католическому священнику. Открывает рот, чтобы рассказать о себе Стрррашную Зубодробительную Правду, но…
Но не находит за собой никакого греха, кроме греха курения!
Но даже и этот грех предписан ему супругой. Именно она запрещает господину директору курить.
Таким образом, буржуа хочет, чтобы за ним следил Бог, а на деле за ним следит жена, и только.
Обрети Семью, и ты автоматически (!) становишься Хорошим Мальчиком, Хорошей Девочкой.
Но почти та же самая история с героиней Дарденнов.
Она тоже невменяема и тоже себя не понимает.
Два дня, одна ночь это на западном сленге обозначение нерабочего времени, выходных. Героиня взяла кредиты и вместе с мужем/детьми переехала на новую квартиру. Но из-за постоянных нервных срывов она вылетает с работы. Муж в панике: практически доползли до статуса «средний класс», и вдруг социальная катастрофа!
Муж буквально заставляет героиню бороться за место, доматывается. Типа, «мы же дружная ответственная семья!» Она так и делает, изводя себя, вытравляя в себе лучшее, заветное. Половина коллег помогает ей восстановиться на службе, вторая половина мешает.
Парадокс гениальной конструкции Дарденнов в том, что Душа героини не желает ни Статуса, ни Комфорта.
Героиня не желает в поте лица горбатиться на чужого нагловатого дядю. Поэтому та половина коллег, которую мы поначалу опознаём в качестве социальных врагов, на деле оказывается коллективным другом её Души, своего рода Волшебным Помощником. А те коллеги, которые помогают героине восстановиться, являются её смертельными врагами.
Фильм братьев Коэн о производстве мифов.
Фильм братьев Дарденн о производстве мифов тоже.
И там, и там предъявлены серийность, конвейер.
И там, и там всё решает внешняя оценка. И там, и там «жизнь для других», но в плохом, в самом плохом смысле этого понятия.
Внешний контроль это контроль социума, а не Бога.
И директор Коэнов, и уволенная работница Дарденнов себя не понимают, ибо буржуазная социальная реальность отчуждает человека от своего самого заветного, смотри классиков марксизма.
Таким образом, Запад доделывает на новом историческом витке то, чем уверенно, методично и талантливо занимались под контролем партии и правительства лучшие/честные художники советской эпохи.
Между тем, как современная россиянская художественная общественность отворачивается от реальности так же нагло/мастеровито, как делала это возомнившая о себе позднесоветская богема.