Игорь Манцов
В волшебной стране
С чувством глубокого удовлетворения смотрю на Первом канале телесериал «Тонкий лёд». Это хорошая ласточка, правильная картина о капитализме и о семейном вопросе/укладе при капитализме. Всё ровно в том духе, о котором с регулярностью пишу. Наконец-то!
Героиня Екатерины Гусевой по имени Ирина пресытилась семейным уютом и благообразным волевым мужем-накопителем, ударилась, вроде как Анна Каренина, в отношения на стороне. Любовник (актёр Егор Бероев) – непонятный, в отличие от прагматичного мужа (актёр Алексей Гуськов), автогонщик-романтик. Мотивация героини вызывает у всех прекрасных правильных зрительниц, да и у зрителей тож, недоумение. Выписываю из Сети:
«С таким грязноволосым косым героем-любовником химии (любовной химии – И.М.) быть не может вообще! Так хочется его помыть! А Гуськов там, на мой взгляд, положительный герой, а Гусева - дура».
«Предполагалось, видимо, что симпатии зрителей будут на стороне героини Екатерины Гусевой, которую вдруг накрыло "светлое чувство". Вышло все наоборот. Сочувствие вызывает обманутый муж. Образ гонщика Егор Бероев, возможно, тщательно продумывал, но, по сути, из неформала получился просто неряха».
«У меня вызывает отвращение эта падшая жена, которая скачет в кровати лохматого мотоциклиста, господи, променять такого добытчика на немытого мужика - смех, да и только».
« Герой Гуськова - мужик, а эта Ирина и прочие лишь отвращение вызывают!!!»
А-ха-ха, «скачет в кровати лохматого немытого мотоциклиста», припечатают же дамы.
Зрительницы негодуют, но это так, конечно же, и задумывалось. Сознательно сделана иррациональность всей этой свальной вакханалии, которая называется «буржуазная семья», которая подаётся Думой, попами, школой и газетчиками в режиме «немедленно обзаводиться».
Муж тут действительно как будто бы лучше любовника. Надёжнее. Пожалуй, что и симпатичнее тоже, хоть я не спец по мужским красотам и прелестям. Обманутый в своих наилучших чувствах супруг грозится отобрать у бывшей спутницы жизни двоих детей. Любовник же взаправду словно невротик-неряха. Ирина паникует, мечется, одно бессмысленное метание следует за другим.
Очень быстро схватываешь грамотную идеологическую надстройку: авторы подают героев как рабов существующего порядка вещей, как марионеток. «Семья» даётся именно как капкан, члены семьи однозначно «клубок змей».
…Посмотрел, кто сценарист. Это опытный писатель Слаповский. Ну, слава ему, хоть один оказался вменяемый. Все же остальные/прочие лабают не пойми что, фальшивку за фальшивкой.
Хорошо сделана семейная симметрия. У героя Гуськова есть брат, у этого брата жена. Итак, семья Гуськов/Гусева первоначально такая светлая, правильная. Они типа любящие и не изменяют. Но взбалмошный брат и его активная супруга с хорошей фигурой, преподающая в фитнес-центре, изменяют друг другу в регулярном режиме. То есть семья Гуськов/Гусева это как бы «персона», а фитнес-леди и взбалмошный - как бы «тень».
Нравственники и безнравственники.
Возмущённые зрительницы ведутся на провокацию сценариста по полной. Душевная нравственница ведь томится рядом со строгим мужем-трудоголиком. Вдобавок тянется к гонщику «по любви», «по велению сердца», а не по велению похотливого полового органа, как её подруга – жена брата мужа.
И если бы гонщик-любовник оказался «мытым», надёжным и хорошо причёсанным, то зрительницы влюбившуюся героиню Гусевой простили бы. Поняли бы! Приняли бы!
А-ха-ха. Отличное кино. Вытащило всю сопутствующую теме буржуазной семьи грязь.
Порыв героини Гусевой иррационален. Но это если рассматривать её как осознанное самостоятельное человеческое существо. Однако, она тотально несамостоятельна, впрочем, как и муж, как и все прочие.
При всех своих возникающих проблемах героиня Гусевой, как выясняется, настолько хорошо защищена, что обманутый в лучших чувствах надёжный верный, но смертельно обиженный супруг ничего плохого причинить ей не может. Хорошо сделано барахтанье всей камарильи в последствиях романтической истории: очень быстро начинаешь чувствовать, что здесь даже и не похоть, а просто таковы правила игры под названьем «жизнь в буржуазном браке». Это именно игра со своими правилами, которые навязываются индивидуумам, даже если те фригидны или патологически верны.
«Иного не дано».
«Тонкий лёд» словно расколдовывает тутошний мир придуманного показного благообразия. В патриархальной семье, где глава мещанского дома или царского двора единолично держит в руках власть с имуществом, контролируя досуг, тело и свободное время членов семьи, измена трудноосуществима. Пресловутая «высокоморальность» автоматически включается в меню. При новом, а в особенности постиндустриальном укладе, в меню включается уже измена.
Однако, если социум на материальном уровне вступил в новую эру, а на уровне психологическом исповедует архаику, он всё время путается в терминах и самообманывается, выдавая прежнее «ни-ни», инспирированное властным Отцом или Великой Матерью (Кабаниха в «Грозе»), за высокую мораль, которая вот была, а теперь, дескать, под угрозой.
У меня был один дальний кровный родственник, у которого я некоторое время ночевал в Москве: достойнейший сильный человек довоенной закваски. Его передёргивало от элементарных поцелуев взасос по телевизору и от вертлявых артисточек. При этом однажды он поразил меня, рассказав, как в раннем подростковом возрасте они легко «всовывали девкам» то ли на деревенской печи, то ли в сенях…
Я тогда оторопел: родственник представлялся таким строго воспитанным, таким вовремя и правильно созревшим. Потому сам я смутился и ничего толком не выспросил. Помню, лишь промямлил нечто вроде: «Куда, чего всовывали?!» У старика озорно сверкнули глаза. «Куда, чего, - передразнил он меня. – Туда. То самое».
Магический тип сознания: Мир должен оставаться заколдованным. Делать-то можно, но разговаривать «про это» словами нельзя. «Когда гром гремит, это Илья-пророк на колеснице мчится».
…Тогда уже слегка коснусь скандала с выставкой фотографа Джока Стёрджеса. Посмотрел несколько телешоу, где тема выставки, обнажённых подростков и педофилии обсуждалась. Уровень разговора невероятный. Солидаризировался лишь с писателем и телеведущим Игорем Волгиным, который приятно (единственный!) удивил вменяемостью.
Волгин сказал ровно то, что требовалось в этой ситуации сказать. Дескать, набросились на локальную эстетически выдержанную выставку, а между тем по центральным российским телеканалам много уже лет демонстрируются в количестве концертные номера, где девочки-подростки стилизуют манеры эстрадных див, целенаправленно, осознанно и по непосредственному благословению родителей – снимают кальку с манер женщин лёгкого поведения самого низкого пошиба.
Я, кстати, больше десятка лет пишу в год одну или две колоночки, где тема эта поднимается. В надежде, что кто-нибудь прочитает, присмотрится, подаст пресловутый запрос в прокуратуру и разберётся с общественной моралью «этой страны».
Вот ведь на что смотреть по-настоящему страшно: на одетых (заметьте!) девочек-подростков с неумелыми ужимками и грязными улыбками. Причём меня не волнует то, что они на кого-то там влияют, нет. Никто ни на кого не влияет. Просто лично мне, когда и если попадаю на подобное зрелище (а особенно увлекается им государственный канал «Россия»), становится физиологически плохо. Хватает, как правило, десяти-пятнадцати секунд, пока дотянешься до пульта и переключишься.
Тут интересное. Эти девки (а как ещё называть? и сам телек, и собственные матери явно ориентируют их на подобное самоощущение) одеты и улыбчивы. Два этих параметра парадоксальным образом затуманивают взор отечественных ревнителей нравственности.
«Одеты и улыбчивы» - это же такие маркеры благообразия. «От улыбки станет всем светлей. И слону, и даже маленькой улитке». То есть люди, вроде инспирировавшей скандал Елены Мизулиной, смотрят через призму слов, а не непосредственным образом (вот и возвращаемся на территорию кинематографа, визуальной образности). «Одеты и улыбчивы» - автоматически «хорошие девочки». Правильные слова дезориентируют человека-зомби.
Между тем, несоответствие биологического возраста и агрессивно, целенаправленно транслируемой, искусственно взращённой похоти настолько травматично, что лично мне всегда дурнеет в режиме «хуже Освенцима». Я вижу страшных девок, страшных мамок, которые девок ко всему этому безобразию приохотили, страшных «деятелей культуры», которые это дело организуют, страшных государственных деятелей, которые ничего, ничегошеньки не видят.
Фотографии Стёрджеса, о котором я до скандала ничего не знал, устроены ровно противоположным образом. Даже там, где сфотографированы подростки, даже там, где они полностью раздеты, лица девочек предельно серьёзны: ни намёка на улыбку, ни малейшего намёка. Никакого «призыва», тотальная отрешённость. «Раздеты и не улыбаются».
Здесь, конечно, реальное человеческое содержание. Девочки, которые подошли к Порогу, за которым начинаются «секс» и сопутствующие ему «агрессия», борьба за доминирование в постели и быту; начинаются по определению проблематичная «семья» и сопутствующая ей борьба за власть, за имущество, за влияние на детей.
Девочки у страшного Порога – вот что такое на деле фотографии Стёрджеса. Их отрешённость, их неземная печаль это одновременно несмелая, но самоотверженная надежда на высокую любовь и предощушение сопряжённой со взрослением боли.
Поразительны, конечно, разговоры о том, что обнажённый подросток на взятой в раму фотографии с неизбежностью вызывает похоть у зрителя. Как много говорит эта позиция о том, что на деле творится в башке отечественного ревнителя нравственности. Всё вытеснено, всё названо чужими именами. Эмоции не прожиты, желания не осознаны. Боятся сами себя, переносят собственные комплексы на здоровых и осознанных.
Также удивило, но, впрочем, не слишком, что те «художественные эксперты», которые выступали по телевизору в защиту фотографий, мямлили ерунду вроде «выверенная композиция…идеальное сочетание чёрного, белого и серого», прочий формалистический вздор.
Что сказать, эксперты эти - наследники по прямой тех формалистов советского времени, которым условный «товарищ сталин» закономерно и справедливо давал прикурить. Полная неспособность видеть сущностные вещи и говорить о сущностных вещах – и у этих господ тоже. Недалеко ушли от хулителей.
Легко было защитить продукт Стёрджеса, всего лишь указав на отсутствие улыбок, но человек здесь давно никого не интересует. Интересуют «линии», «цвета», тряпьё, да имидж.
В целом я согласен с тем, что подобные выставки проводить в России не имеет смысла, даже и в локальном варианте. Чудовищное архаичное сознание. Большевики, кто бы что ни говорил, модернизировали. Их единственной целью, в конечном счёте, было следующее: добиться, чтобы если уж человек что-то кому-то по велению природы «всовывает», он осознавал бы при этом – зачем и почём, умел это внятно и себе, и окружающим объяснить. Умел расколдовать свою природную иррациональность.
Теперь же, в эпоху будто бы «свободы», в руках гаджеты, в мозгах набор прекраснодушных заклинаний. Повторюсь, магическое сознание.
В волшебной стране
С чувством глубокого удовлетворения смотрю на Первом канале телесериал «Тонкий лёд». Это хорошая ласточка, правильная картина о капитализме и о семейном вопросе/укладе при капитализме. Всё ровно в том духе, о котором с регулярностью пишу. Наконец-то!
Героиня Екатерины Гусевой по имени Ирина пресытилась семейным уютом и благообразным волевым мужем-накопителем, ударилась, вроде как Анна Каренина, в отношения на стороне. Любовник (актёр Егор Бероев) – непонятный, в отличие от прагматичного мужа (актёр Алексей Гуськов), автогонщик-романтик. Мотивация героини вызывает у всех прекрасных правильных зрительниц, да и у зрителей тож, недоумение. Выписываю из Сети:
«С таким грязноволосым косым героем-любовником химии (любовной химии – И.М.) быть не может вообще! Так хочется его помыть! А Гуськов там, на мой взгляд, положительный герой, а Гусева - дура».
«Предполагалось, видимо, что симпатии зрителей будут на стороне героини Екатерины Гусевой, которую вдруг накрыло "светлое чувство". Вышло все наоборот. Сочувствие вызывает обманутый муж. Образ гонщика Егор Бероев, возможно, тщательно продумывал, но, по сути, из неформала получился просто неряха».
«У меня вызывает отвращение эта падшая жена, которая скачет в кровати лохматого мотоциклиста, господи, променять такого добытчика на немытого мужика - смех, да и только».
« Герой Гуськова - мужик, а эта Ирина и прочие лишь отвращение вызывают!!!»
А-ха-ха, «скачет в кровати лохматого немытого мотоциклиста», припечатают же дамы.
Зрительницы негодуют, но это так, конечно же, и задумывалось. Сознательно сделана иррациональность всей этой свальной вакханалии, которая называется «буржуазная семья», которая подаётся Думой, попами, школой и газетчиками в режиме «немедленно обзаводиться».
Муж тут действительно как будто бы лучше любовника. Надёжнее. Пожалуй, что и симпатичнее тоже, хоть я не спец по мужским красотам и прелестям. Обманутый в своих наилучших чувствах супруг грозится отобрать у бывшей спутницы жизни двоих детей. Любовник же взаправду словно невротик-неряха. Ирина паникует, мечется, одно бессмысленное метание следует за другим.
Очень быстро схватываешь грамотную идеологическую надстройку: авторы подают героев как рабов существующего порядка вещей, как марионеток. «Семья» даётся именно как капкан, члены семьи однозначно «клубок змей».
…Посмотрел, кто сценарист. Это опытный писатель Слаповский. Ну, слава ему, хоть один оказался вменяемый. Все же остальные/прочие лабают не пойми что, фальшивку за фальшивкой.
Хорошо сделана семейная симметрия. У героя Гуськова есть брат, у этого брата жена. Итак, семья Гуськов/Гусева первоначально такая светлая, правильная. Они типа любящие и не изменяют. Но взбалмошный брат и его активная супруга с хорошей фигурой, преподающая в фитнес-центре, изменяют друг другу в регулярном режиме. То есть семья Гуськов/Гусева это как бы «персона», а фитнес-леди и взбалмошный - как бы «тень».
Нравственники и безнравственники.
Возмущённые зрительницы ведутся на провокацию сценариста по полной. Душевная нравственница ведь томится рядом со строгим мужем-трудоголиком. Вдобавок тянется к гонщику «по любви», «по велению сердца», а не по велению похотливого полового органа, как её подруга – жена брата мужа.
И если бы гонщик-любовник оказался «мытым», надёжным и хорошо причёсанным, то зрительницы влюбившуюся героиню Гусевой простили бы. Поняли бы! Приняли бы!
А-ха-ха. Отличное кино. Вытащило всю сопутствующую теме буржуазной семьи грязь.
Порыв героини Гусевой иррационален. Но это если рассматривать её как осознанное самостоятельное человеческое существо. Однако, она тотально несамостоятельна, впрочем, как и муж, как и все прочие.
При всех своих возникающих проблемах героиня Гусевой, как выясняется, настолько хорошо защищена, что обманутый в лучших чувствах надёжный верный, но смертельно обиженный супруг ничего плохого причинить ей не может. Хорошо сделано барахтанье всей камарильи в последствиях романтической истории: очень быстро начинаешь чувствовать, что здесь даже и не похоть, а просто таковы правила игры под названьем «жизнь в буржуазном браке». Это именно игра со своими правилами, которые навязываются индивидуумам, даже если те фригидны или патологически верны.
«Иного не дано».
«Тонкий лёд» словно расколдовывает тутошний мир придуманного показного благообразия. В патриархальной семье, где глава мещанского дома или царского двора единолично держит в руках власть с имуществом, контролируя досуг, тело и свободное время членов семьи, измена трудноосуществима. Пресловутая «высокоморальность» автоматически включается в меню. При новом, а в особенности постиндустриальном укладе, в меню включается уже измена.
Однако, если социум на материальном уровне вступил в новую эру, а на уровне психологическом исповедует архаику, он всё время путается в терминах и самообманывается, выдавая прежнее «ни-ни», инспирированное властным Отцом или Великой Матерью (Кабаниха в «Грозе»), за высокую мораль, которая вот была, а теперь, дескать, под угрозой.
У меня был один дальний кровный родственник, у которого я некоторое время ночевал в Москве: достойнейший сильный человек довоенной закваски. Его передёргивало от элементарных поцелуев взасос по телевизору и от вертлявых артисточек. При этом однажды он поразил меня, рассказав, как в раннем подростковом возрасте они легко «всовывали девкам» то ли на деревенской печи, то ли в сенях…
Я тогда оторопел: родственник представлялся таким строго воспитанным, таким вовремя и правильно созревшим. Потому сам я смутился и ничего толком не выспросил. Помню, лишь промямлил нечто вроде: «Куда, чего всовывали?!» У старика озорно сверкнули глаза. «Куда, чего, - передразнил он меня. – Туда. То самое».
Магический тип сознания: Мир должен оставаться заколдованным. Делать-то можно, но разговаривать «про это» словами нельзя. «Когда гром гремит, это Илья-пророк на колеснице мчится».
…Тогда уже слегка коснусь скандала с выставкой фотографа Джока Стёрджеса. Посмотрел несколько телешоу, где тема выставки, обнажённых подростков и педофилии обсуждалась. Уровень разговора невероятный. Солидаризировался лишь с писателем и телеведущим Игорем Волгиным, который приятно (единственный!) удивил вменяемостью.
Волгин сказал ровно то, что требовалось в этой ситуации сказать. Дескать, набросились на локальную эстетически выдержанную выставку, а между тем по центральным российским телеканалам много уже лет демонстрируются в количестве концертные номера, где девочки-подростки стилизуют манеры эстрадных див, целенаправленно, осознанно и по непосредственному благословению родителей – снимают кальку с манер женщин лёгкого поведения самого низкого пошиба.
Я, кстати, больше десятка лет пишу в год одну или две колоночки, где тема эта поднимается. В надежде, что кто-нибудь прочитает, присмотрится, подаст пресловутый запрос в прокуратуру и разберётся с общественной моралью «этой страны».
Вот ведь на что смотреть по-настоящему страшно: на одетых (заметьте!) девочек-подростков с неумелыми ужимками и грязными улыбками. Причём меня не волнует то, что они на кого-то там влияют, нет. Никто ни на кого не влияет. Просто лично мне, когда и если попадаю на подобное зрелище (а особенно увлекается им государственный канал «Россия»), становится физиологически плохо. Хватает, как правило, десяти-пятнадцати секунд, пока дотянешься до пульта и переключишься.
Тут интересное. Эти девки (а как ещё называть? и сам телек, и собственные матери явно ориентируют их на подобное самоощущение) одеты и улыбчивы. Два этих параметра парадоксальным образом затуманивают взор отечественных ревнителей нравственности.
«Одеты и улыбчивы» - это же такие маркеры благообразия. «От улыбки станет всем светлей. И слону, и даже маленькой улитке». То есть люди, вроде инспирировавшей скандал Елены Мизулиной, смотрят через призму слов, а не непосредственным образом (вот и возвращаемся на территорию кинематографа, визуальной образности). «Одеты и улыбчивы» - автоматически «хорошие девочки». Правильные слова дезориентируют человека-зомби.
Между тем, несоответствие биологического возраста и агрессивно, целенаправленно транслируемой, искусственно взращённой похоти настолько травматично, что лично мне всегда дурнеет в режиме «хуже Освенцима». Я вижу страшных девок, страшных мамок, которые девок ко всему этому безобразию приохотили, страшных «деятелей культуры», которые это дело организуют, страшных государственных деятелей, которые ничего, ничегошеньки не видят.
Фотографии Стёрджеса, о котором я до скандала ничего не знал, устроены ровно противоположным образом. Даже там, где сфотографированы подростки, даже там, где они полностью раздеты, лица девочек предельно серьёзны: ни намёка на улыбку, ни малейшего намёка. Никакого «призыва», тотальная отрешённость. «Раздеты и не улыбаются».
Здесь, конечно, реальное человеческое содержание. Девочки, которые подошли к Порогу, за которым начинаются «секс» и сопутствующие ему «агрессия», борьба за доминирование в постели и быту; начинаются по определению проблематичная «семья» и сопутствующая ей борьба за власть, за имущество, за влияние на детей.
Девочки у страшного Порога – вот что такое на деле фотографии Стёрджеса. Их отрешённость, их неземная печаль это одновременно несмелая, но самоотверженная надежда на высокую любовь и предощушение сопряжённой со взрослением боли.
Поразительны, конечно, разговоры о том, что обнажённый подросток на взятой в раму фотографии с неизбежностью вызывает похоть у зрителя. Как много говорит эта позиция о том, что на деле творится в башке отечественного ревнителя нравственности. Всё вытеснено, всё названо чужими именами. Эмоции не прожиты, желания не осознаны. Боятся сами себя, переносят собственные комплексы на здоровых и осознанных.
Также удивило, но, впрочем, не слишком, что те «художественные эксперты», которые выступали по телевизору в защиту фотографий, мямлили ерунду вроде «выверенная композиция…идеальное сочетание чёрного, белого и серого», прочий формалистический вздор.
Что сказать, эксперты эти - наследники по прямой тех формалистов советского времени, которым условный «товарищ сталин» закономерно и справедливо давал прикурить. Полная неспособность видеть сущностные вещи и говорить о сущностных вещах – и у этих господ тоже. Недалеко ушли от хулителей.
Легко было защитить продукт Стёрджеса, всего лишь указав на отсутствие улыбок, но человек здесь давно никого не интересует. Интересуют «линии», «цвета», тряпьё, да имидж.
В целом я согласен с тем, что подобные выставки проводить в России не имеет смысла, даже и в локальном варианте. Чудовищное архаичное сознание. Большевики, кто бы что ни говорил, модернизировали. Их единственной целью, в конечном счёте, было следующее: добиться, чтобы если уж человек что-то кому-то по велению природы «всовывает», он осознавал бы при этом – зачем и почём, умел это внятно и себе, и окружающим объяснить. Умел расколдовать свою природную иррациональность.
Теперь же, в эпоху будто бы «свободы», в руках гаджеты, в мозгах набор прекраснодушных заклинаний. Повторюсь, магическое сознание.