Игорь Манцов
Как сделана «Нелюбовь»
Сходил на новый фильм Негина и Звягинцева. После сеанса в тульском кинотеатре услыхал разговор двух девушек, фактически девочек, сидевших на моем ряду через пару кресел. Одна, та, что в короткой юбке и, соответственно, с более активной жизненной позицией, пару раз громко повторила словечко «деградация», очевидным образом относя его к центральным персонажам и таким вот образом себе с подружкой картину объясняя.
Девочки в этом возрасте гипервнимательны, проницательны, однако же, картина обманула даже и девочек. Ведь термин «деградация» актуализирует процесс «постепенного понижения», обозначает постепенное ухудшение, последовательную утрату ценных свойств и качеств, но «Нелюбовь» совершенно не об этом. Вообще говоря, манера считывать фильмы Звягинцева в режиме «разоблачение нравов» или в стиле «социальная сатира» неприемлема.
Та предварительная информация о фильме, которую доносили СМИ, есть самый поверхностный ее слой и, в сущности, тотальная неправда. Писали, что «Нелюбовь» фильм о том, как в результате обоюдного, переходящего в откровенную ненависть охлаждения бывших супругов друг к другу бесследно исчезает их 12-летний сын. Сам Звягинцев усугублял, зачем-то комментируя в том роде, что целенаправленно нарушал стереотипы: считается, дескать, беда, случившаяся с общим ребенком, сплачивает разлюбивших или даже расставшихся родителей, но в его фильме, наперекор клише, их ненависть с отчуждением только усиливаются.
Зачем эти ложные установки? Не понимаю. Скорее всего, они от растерянности Звягинцева перед лицом непонимающей, агрессивно настроенной и дидактично мыслящей российской культурной общественности. Фильм, на деле, про предательство, а не про «нелюбовь». Если не видеть разницу, не поймешь, что фильм натурально хорош. И вообще ничего не поймешь.
Название, кстати, дезориентирующее. Впрочем, авторов можно извинить: сегодня только они, Звягинцев и Негин, делают у нас кино, вся прочая продукция не имеет к искусству кино вообще никакого отношения. Уточняю: вся прочая. Один режиссер на страну, ужос. Не на кого ему опереться, не с кем солидаризироваться. Двигается наощупь, по мелочам ошибается.
Итак, перехожу к сути. В Евангелиях есть знаменитый сюжетный ход: троекратное отречение, троекратное предательство одного из учеников по отношению к Иисусу Христу. Напоминаю об этом для того, чтобы актуализировать более чем укорененный архетип. Всякое произведение должно же держаться на чём-то универсальном, общепонятном, но и символически нагруженном. В фильме Звягинцева мать трижды отрекается от своего сына – это и есть центральное событие.
Первый раз она делает это, когда, что называется, «залетев», подвергается давлению собственной мамаши и всерьез планирует аборт. Ребенок не является ни целью, ни наградой, ни подарком, и молодая женщина, едва потерявшая девственность, не просто ставит его под сомнение, но попросту отрицает еще не родившегося человека.
Отрицает на стадии эмбриона.
Второй раз предает сына, когда тот подрос и обрел сознание. В ночном разговоре на кухне прямо заявляет бывшему супругу, что не собирается оставлять сына у себя, в своей новой семье, и что если он, ненавистный бывший супруг, откажется взять ребенка к себе, местопребыванием сына станет детдом. Дальше, кстати, дают молчаливое рыдание мальчика, который, оказывается, не спал, но стоял под дверью и все-все слышал.
Вообще говоря, эта монтажная связка – вульгарная в своей публицистической прямолинейности родительская брехня и запредельно выразительные судороги маленького человека – такого уровня, которого в постсоветские времена достигал у нас лишь сам Звягинцев в «Возвращении». Теперь у сына есть сознание, и его пластическая реакция позволяет опознать намерения родителей, но в первую очередь матери, в качестве не «бытовой текучки» или даже «этического преступления», но в качестве такого ужасного зла, которому нет названия. Дело здесь, уточняю, не в том, что «детдом» или пресловутая «нелюбовь», а в том, что «предали». Во второй раз. Тут мать отрицает сына уже на стадии его сознательного существования. Отца я не оправдываю, наоборот. Но об отце речь пойдет ниже. Протагонист здесь, видимо, мать.
В третий раз она предает сына в морге: видит его мертвое изувеченное тело, но отказывается признавать. Звягинцев умело замаскировал этот детский труп предшествующими сюжетными перипетиями, и невнимательный зритель, конечно, с готовностью идет на поводу у женщины, верит ей. Но внимательный, конечно, понимает, что предъявляется третья фаза предательства: теперь отрицается мертвец.
Вот, кстати, тест на кинематографическую вменяемость. Если ты, зритель, не увидал троекратного, тщательно замаскированного авторами материнского предательства, не смей высказывать в адрес этого фильма что бы то ни было. Понимаешь, о чем я? Не смей фыркать и брезговать. Пообсохни от собственных спесивых выделений. «Учиться, учиться и учиться».
Итак, систематизируем и сгущаем художественное качество до метафизики: один человек предает другого три раза. Нет, не так. Отрицает!
На стадии эмбриона, на сознательной стадии и на стадии посмертной. Додумывай, читатель. Один человек отрицает другого человека тотально: «Тебя не должно быть ни в каком виде. Ни в виде зародыша, ни в виде сознательного гражданина, ни в виде трупа. Тебя вообще не должно быть. Я не хочу тебя видеть и знать. Я тебя не знаю. Тебя нет. Тебя никогда не было!»
Очень страшная серийность.
Если бы РПЦ в лице своих не в меру крикливых моралистов-нравственников решила бы, наконец, реально стать на сторону Бога и Смысла, она защищала бы этот фильм от идиотов всею своею мощью. Посмотрим.
Негину и Звягинцеву удается показать, как на самом деле выглядит Предельное Зло. Причем предательница-мать не производит впечатления «злодейки». Баба, как баба. Зло рядом с ней и в ней самой, даже исходит из нее, но Зло - не она как таковая. Очень тонкая разработка. Здесь дано то, о чем силятся говорить отечественные попы, но чего выразить никак не умеют, дезориентируя мирян-прихожан и пугая невоцерковленных. Звягинцев – умеет.
Очень интересна и продуктивна линия волонтеров, которые добровольно и безвозмездно помогают искать пропавших детей. Конечно, метафорически эти люди в оранжевых жилетках обозначают ангелов. Всякий человек в мире Звягинцева грешен, опасен и безоговорочно положительны только ангелы. Это сильно, правдиво, если хотите, ортодоксально.
Когда родители едут искать сына на деревню к бабушке, их сопровождает молчаливая, но надежная девушка-волонтерка. Родители эти, сильные и мордатые, не могут преодолеть громадные железные ворота, отчаиваются, но девушка скрывается за рамкой кадра, а уже через три секунды открывает ворота с той стороны. Заурядно перелезла? Трехметровый забор?!
Девушка, безусловно, мощный ангел, которому заборы не помеха. Ангелы, однако, не всемогущи: человек свободен в своем выборе между злом и добром. Показательна реплика одного из ангелов-волонтеров, обращенная к отцу мальчика: «Мы ищем только живых!» Впрочем, главный волонтер, условно говоря, архангел, все-таки приводит родителей в морг, к трупу. Это для них, для родителей, шире - для грешных человеков, последний-последний шанс. Родители отказываются признавать сына: мать уверенно, куда менее осознанный отец – менее уверенно. Архангел настаивает: «Сдайте же биологические пробы». Или иначе: признайте его право быть! Ведь он знает правду, знает, что изувеченное тело принадлежало именно их ребеночку. Нет, ни в какую.
Снова остроумный тест, ненавязчиво предлагаемый зрителю: встать на сторону посланца небес, всеведущего безгрешного ангела, или же на сторону погрязших в земных тяготах родителей. Поверить ему или им. Вот где настоящее киноискусство вперемежку с изысканным психологизмом.
От них, да и от зрителя, для спасения души требуется всего-навсего признать мертвого изувеченного мальчика за пропавшего ребенка, согласиться с его правом хотя бы оставаться в их памяти. Нет, ни в какую.
Это фильм не о «семейном вопросе». Просто на материале семьи было удобнее выполнить компактную выразительную конструкцию на тему «Человек и Зло». Теперь в назывном режиме ряд значимых деталей, которые попросту лень подробно растолковывать.
Здесь все на полутонах, фильм требует предельной внимательности. Сюжет нелинеен, причины и следствия перепутаны, смещены. Допустим, в самом начале мальчик находит в лесополосе рядом с домом красно-белую ленту, которую полиция обыкновенно использует для того, чтобы обозначать место преступления. Мальчик играет с лентой. Исходя из принципа смежности, мы делаем законный вывод: некое совсем уже скорое преступление с этим вот мальчиком связано напрямую, а лента маркирует место его будущей гибели.
Еще и поэтому никаких сомнений в том, что именно исходный мальчик убит, найден и выложен в морге, быть не должно.
Этот прием и этот принцип смежности используется в фильме несколько раз. Например, едва волонтеры развесили на городских остановках и на осветительных столбах ориентировки с изображением пропавшего мальчика, в кадре начинают ненавязчиво, но с пугающей регулярностью появляться некие случайные мужчины (или один и тот же мужчина?!).
Конечно, это преступник, который совершил насилие. Интуиция напоминает, что существует метафизическая связь между преступником и жертвой. Изображение жертвы словно притягивает преступника. В данном случае это даже не психологическое правило, но формообразующий прием. Вы не обязаны, конечно, доверять интуиции и осмыслять сюжет в этом направлении. Однако, если Вы не признаете художественного языка, которым пользуются авторы, то и не имеете шанса в чем-либо тут разобраться.
Отец находит в заброшенном здании, где собирались школьники, куртку своего сына. Следовательно, мальчик действительно ушел из дома в бега («бегунок», по выражению полицейских). Собираем детали, полунамеки – делаем свои выводы. Это кино требует внутренней работы. Между этим фильмом и всей прочей здешней кинопродукцией не просто «пропасть». Даже «непереходимая пропасть» - сказать недостаточно. Впрочем, ровно то же самое писал я после «Левиафана», и ничего, кажется, не изменилось. Бедная страна, нищая страна.
Теперь про отца. Он, с одной стороны, образует вместе со своею бывшей супругой некоего коллективного протагониста (Адам-2 и Ева-2), но все-таки сильно от нее отличается. Она простоватая, грубоватая, хабалистая, решительная и наглая, однако, отвечает за свои поступки, в значительной мере себя осознает. Знает про свою тотальную внутреннюю зависимость от собственной мамаши, про свое с нею фактическое совпадение. Отрекаясь раз за разом от сына, хотя бы честно признается себе в том, что идет на соглашение с дьяволом.
Но ее бывший, этот осторожный и одновременно неосторожный придурок, не осознает вообще ничего, не холоден и не горяч. Не успел развестись, как уже обрюхатил новую дурочку. А как же, «семья» сегодня необходимая, духоподъемная, вдобавок социально престижная категория. Детки - символ нравственного благополучия и внутреннего объема. Про отца нельзя сказать даже и того, что он «предатель». Когда первая супруга забеременела, сильно обрадовался, что теперь женитьба и семейный статус фактически неизбежны. Хотел ли он при этом ребенка, был ли рад ему? Навряд ли: «так положено», «так удобно», «так нравственно».
Во время судьбоносного разговора на кухне тоже хотел «как лучше». В самом деле, принято, что ребенок остается с матерью, а его новая, уже беременная супруга вряд ли обрадовалась бы чужому взрослому мальчику. Короче, и тут не предавал: кишка тонка.
В морге также ведет себя в стиле «ни бе, ни ме», явно ориентируясь на решение бывшей супруги, под нее подстраиваясь. Тоже не предавал, ничтожество. И вот уже у него рождается новое дитя от новой женщины: дурная бесконечность, накатанная дорога в Ад. Очередная серийность.
Это великий фильм, огромный фильм. Много чего хотелось бы добавить и уточнить, но устал и разволновался. Пока так.
Как сделана «Нелюбовь»
Сходил на новый фильм Негина и Звягинцева. После сеанса в тульском кинотеатре услыхал разговор двух девушек, фактически девочек, сидевших на моем ряду через пару кресел. Одна, та, что в короткой юбке и, соответственно, с более активной жизненной позицией, пару раз громко повторила словечко «деградация», очевидным образом относя его к центральным персонажам и таким вот образом себе с подружкой картину объясняя.
Девочки в этом возрасте гипервнимательны, проницательны, однако же, картина обманула даже и девочек. Ведь термин «деградация» актуализирует процесс «постепенного понижения», обозначает постепенное ухудшение, последовательную утрату ценных свойств и качеств, но «Нелюбовь» совершенно не об этом. Вообще говоря, манера считывать фильмы Звягинцева в режиме «разоблачение нравов» или в стиле «социальная сатира» неприемлема.
Та предварительная информация о фильме, которую доносили СМИ, есть самый поверхностный ее слой и, в сущности, тотальная неправда. Писали, что «Нелюбовь» фильм о том, как в результате обоюдного, переходящего в откровенную ненависть охлаждения бывших супругов друг к другу бесследно исчезает их 12-летний сын. Сам Звягинцев усугублял, зачем-то комментируя в том роде, что целенаправленно нарушал стереотипы: считается, дескать, беда, случившаяся с общим ребенком, сплачивает разлюбивших или даже расставшихся родителей, но в его фильме, наперекор клише, их ненависть с отчуждением только усиливаются.
Зачем эти ложные установки? Не понимаю. Скорее всего, они от растерянности Звягинцева перед лицом непонимающей, агрессивно настроенной и дидактично мыслящей российской культурной общественности. Фильм, на деле, про предательство, а не про «нелюбовь». Если не видеть разницу, не поймешь, что фильм натурально хорош. И вообще ничего не поймешь.
Название, кстати, дезориентирующее. Впрочем, авторов можно извинить: сегодня только они, Звягинцев и Негин, делают у нас кино, вся прочая продукция не имеет к искусству кино вообще никакого отношения. Уточняю: вся прочая. Один режиссер на страну, ужос. Не на кого ему опереться, не с кем солидаризироваться. Двигается наощупь, по мелочам ошибается.
Итак, перехожу к сути. В Евангелиях есть знаменитый сюжетный ход: троекратное отречение, троекратное предательство одного из учеников по отношению к Иисусу Христу. Напоминаю об этом для того, чтобы актуализировать более чем укорененный архетип. Всякое произведение должно же держаться на чём-то универсальном, общепонятном, но и символически нагруженном. В фильме Звягинцева мать трижды отрекается от своего сына – это и есть центральное событие.
Первый раз она делает это, когда, что называется, «залетев», подвергается давлению собственной мамаши и всерьез планирует аборт. Ребенок не является ни целью, ни наградой, ни подарком, и молодая женщина, едва потерявшая девственность, не просто ставит его под сомнение, но попросту отрицает еще не родившегося человека.
Отрицает на стадии эмбриона.
Второй раз предает сына, когда тот подрос и обрел сознание. В ночном разговоре на кухне прямо заявляет бывшему супругу, что не собирается оставлять сына у себя, в своей новой семье, и что если он, ненавистный бывший супруг, откажется взять ребенка к себе, местопребыванием сына станет детдом. Дальше, кстати, дают молчаливое рыдание мальчика, который, оказывается, не спал, но стоял под дверью и все-все слышал.
Вообще говоря, эта монтажная связка – вульгарная в своей публицистической прямолинейности родительская брехня и запредельно выразительные судороги маленького человека – такого уровня, которого в постсоветские времена достигал у нас лишь сам Звягинцев в «Возвращении». Теперь у сына есть сознание, и его пластическая реакция позволяет опознать намерения родителей, но в первую очередь матери, в качестве не «бытовой текучки» или даже «этического преступления», но в качестве такого ужасного зла, которому нет названия. Дело здесь, уточняю, не в том, что «детдом» или пресловутая «нелюбовь», а в том, что «предали». Во второй раз. Тут мать отрицает сына уже на стадии его сознательного существования. Отца я не оправдываю, наоборот. Но об отце речь пойдет ниже. Протагонист здесь, видимо, мать.
В третий раз она предает сына в морге: видит его мертвое изувеченное тело, но отказывается признавать. Звягинцев умело замаскировал этот детский труп предшествующими сюжетными перипетиями, и невнимательный зритель, конечно, с готовностью идет на поводу у женщины, верит ей. Но внимательный, конечно, понимает, что предъявляется третья фаза предательства: теперь отрицается мертвец.
Вот, кстати, тест на кинематографическую вменяемость. Если ты, зритель, не увидал троекратного, тщательно замаскированного авторами материнского предательства, не смей высказывать в адрес этого фильма что бы то ни было. Понимаешь, о чем я? Не смей фыркать и брезговать. Пообсохни от собственных спесивых выделений. «Учиться, учиться и учиться».
Итак, систематизируем и сгущаем художественное качество до метафизики: один человек предает другого три раза. Нет, не так. Отрицает!
На стадии эмбриона, на сознательной стадии и на стадии посмертной. Додумывай, читатель. Один человек отрицает другого человека тотально: «Тебя не должно быть ни в каком виде. Ни в виде зародыша, ни в виде сознательного гражданина, ни в виде трупа. Тебя вообще не должно быть. Я не хочу тебя видеть и знать. Я тебя не знаю. Тебя нет. Тебя никогда не было!»
Очень страшная серийность.
Если бы РПЦ в лице своих не в меру крикливых моралистов-нравственников решила бы, наконец, реально стать на сторону Бога и Смысла, она защищала бы этот фильм от идиотов всею своею мощью. Посмотрим.
Негину и Звягинцеву удается показать, как на самом деле выглядит Предельное Зло. Причем предательница-мать не производит впечатления «злодейки». Баба, как баба. Зло рядом с ней и в ней самой, даже исходит из нее, но Зло - не она как таковая. Очень тонкая разработка. Здесь дано то, о чем силятся говорить отечественные попы, но чего выразить никак не умеют, дезориентируя мирян-прихожан и пугая невоцерковленных. Звягинцев – умеет.
Очень интересна и продуктивна линия волонтеров, которые добровольно и безвозмездно помогают искать пропавших детей. Конечно, метафорически эти люди в оранжевых жилетках обозначают ангелов. Всякий человек в мире Звягинцева грешен, опасен и безоговорочно положительны только ангелы. Это сильно, правдиво, если хотите, ортодоксально.
Когда родители едут искать сына на деревню к бабушке, их сопровождает молчаливая, но надежная девушка-волонтерка. Родители эти, сильные и мордатые, не могут преодолеть громадные железные ворота, отчаиваются, но девушка скрывается за рамкой кадра, а уже через три секунды открывает ворота с той стороны. Заурядно перелезла? Трехметровый забор?!
Девушка, безусловно, мощный ангел, которому заборы не помеха. Ангелы, однако, не всемогущи: человек свободен в своем выборе между злом и добром. Показательна реплика одного из ангелов-волонтеров, обращенная к отцу мальчика: «Мы ищем только живых!» Впрочем, главный волонтер, условно говоря, архангел, все-таки приводит родителей в морг, к трупу. Это для них, для родителей, шире - для грешных человеков, последний-последний шанс. Родители отказываются признавать сына: мать уверенно, куда менее осознанный отец – менее уверенно. Архангел настаивает: «Сдайте же биологические пробы». Или иначе: признайте его право быть! Ведь он знает правду, знает, что изувеченное тело принадлежало именно их ребеночку. Нет, ни в какую.
Снова остроумный тест, ненавязчиво предлагаемый зрителю: встать на сторону посланца небес, всеведущего безгрешного ангела, или же на сторону погрязших в земных тяготах родителей. Поверить ему или им. Вот где настоящее киноискусство вперемежку с изысканным психологизмом.
От них, да и от зрителя, для спасения души требуется всего-навсего признать мертвого изувеченного мальчика за пропавшего ребенка, согласиться с его правом хотя бы оставаться в их памяти. Нет, ни в какую.
Это фильм не о «семейном вопросе». Просто на материале семьи было удобнее выполнить компактную выразительную конструкцию на тему «Человек и Зло». Теперь в назывном режиме ряд значимых деталей, которые попросту лень подробно растолковывать.
Здесь все на полутонах, фильм требует предельной внимательности. Сюжет нелинеен, причины и следствия перепутаны, смещены. Допустим, в самом начале мальчик находит в лесополосе рядом с домом красно-белую ленту, которую полиция обыкновенно использует для того, чтобы обозначать место преступления. Мальчик играет с лентой. Исходя из принципа смежности, мы делаем законный вывод: некое совсем уже скорое преступление с этим вот мальчиком связано напрямую, а лента маркирует место его будущей гибели.
Еще и поэтому никаких сомнений в том, что именно исходный мальчик убит, найден и выложен в морге, быть не должно.
Этот прием и этот принцип смежности используется в фильме несколько раз. Например, едва волонтеры развесили на городских остановках и на осветительных столбах ориентировки с изображением пропавшего мальчика, в кадре начинают ненавязчиво, но с пугающей регулярностью появляться некие случайные мужчины (или один и тот же мужчина?!).
Конечно, это преступник, который совершил насилие. Интуиция напоминает, что существует метафизическая связь между преступником и жертвой. Изображение жертвы словно притягивает преступника. В данном случае это даже не психологическое правило, но формообразующий прием. Вы не обязаны, конечно, доверять интуиции и осмыслять сюжет в этом направлении. Однако, если Вы не признаете художественного языка, которым пользуются авторы, то и не имеете шанса в чем-либо тут разобраться.
Отец находит в заброшенном здании, где собирались школьники, куртку своего сына. Следовательно, мальчик действительно ушел из дома в бега («бегунок», по выражению полицейских). Собираем детали, полунамеки – делаем свои выводы. Это кино требует внутренней работы. Между этим фильмом и всей прочей здешней кинопродукцией не просто «пропасть». Даже «непереходимая пропасть» - сказать недостаточно. Впрочем, ровно то же самое писал я после «Левиафана», и ничего, кажется, не изменилось. Бедная страна, нищая страна.
Теперь про отца. Он, с одной стороны, образует вместе со своею бывшей супругой некоего коллективного протагониста (Адам-2 и Ева-2), но все-таки сильно от нее отличается. Она простоватая, грубоватая, хабалистая, решительная и наглая, однако, отвечает за свои поступки, в значительной мере себя осознает. Знает про свою тотальную внутреннюю зависимость от собственной мамаши, про свое с нею фактическое совпадение. Отрекаясь раз за разом от сына, хотя бы честно признается себе в том, что идет на соглашение с дьяволом.
Но ее бывший, этот осторожный и одновременно неосторожный придурок, не осознает вообще ничего, не холоден и не горяч. Не успел развестись, как уже обрюхатил новую дурочку. А как же, «семья» сегодня необходимая, духоподъемная, вдобавок социально престижная категория. Детки - символ нравственного благополучия и внутреннего объема. Про отца нельзя сказать даже и того, что он «предатель». Когда первая супруга забеременела, сильно обрадовался, что теперь женитьба и семейный статус фактически неизбежны. Хотел ли он при этом ребенка, был ли рад ему? Навряд ли: «так положено», «так удобно», «так нравственно».
Во время судьбоносного разговора на кухне тоже хотел «как лучше». В самом деле, принято, что ребенок остается с матерью, а его новая, уже беременная супруга вряд ли обрадовалась бы чужому взрослому мальчику. Короче, и тут не предавал: кишка тонка.
В морге также ведет себя в стиле «ни бе, ни ме», явно ориентируясь на решение бывшей супруги, под нее подстраиваясь. Тоже не предавал, ничтожество. И вот уже у него рождается новое дитя от новой женщины: дурная бесконечность, накатанная дорога в Ад. Очередная серийность.
Это великий фильм, огромный фильм. Много чего хотелось бы добавить и уточнить, но устал и разволновался. Пока так.